Геральт послушно нарядился в камзол по последней моде, черный и серебристый, который сам, наверное, никогда бы себе не выбрал, не то что не оплатил бы. Послушно пошел под руку с Йеннифэр на прием, предшествующий Общему Сбору. Однако на этом послушание Белого Волка заканчивалось, и ведьмак безостановочно брюзжал с того самого момента, как их весьма колоритная пара покинула покои, занимаемые в Локсии. Йенна, меж тем, не уделяла мужскому ворчанию и толики внимания, пропуская мимо ушей сожаления о том, что во время приема невозможно будет нажраться во всех смыслах и умостить поудобнее пятую точку, что придется прогуливаться по зале, расточая комплименты и уверяя в том, как счастлив видеть того или иного гостя, словом, занимался совершенно несвойственной ему деятельностью. Раньше Геральт никогда не соглашался сопровождать волшебницу на приемы и пирушки, устраиваемые кем-то из чародейской братии, однако на сей раз согласие свое дал сразу же. Йеннифэр списала это на последствие их долгого и сложного разговора. Йен чувствовала искренность ведьмака, по привычке забираясь в его беловолосую голову, и намеренно не искала подвоха, быть может, потому что нуждалась и хотела верить в эту самую искренность. И то, что Геральт удумал устроить охоту на живца, чародейка из Венгербега не знала. Да и откровенно говоря, ей было совсем не до этого – Общий Сбор привнес слишком много хлопот. Слишком.

Йеннифэр не любила опаздывать, но тем и хороши банкеты, что время прибытие гостей порой растягивается настолько, что новые сменяют тех, кто отбыл под действием вина под стол. Чародейка и ведьмак вошли в залу ровно тогда, когда большая часть приглашенных сделала первый неспешный круг вдоль столов, где, как выразился Геральт, присутствовало вычурности больше, чем съестного. Раскланиваясь со знакомыми магами, Йеннифэр неумолимо тащила бесстрашного рубаку и убийцу чудовищ в центр зала, дабы сразу продемонстрировать всем любопытствующим, коих было с лихвой. Волк, конечно, упирался, но куда ему против женской настойчивости.
От того, чтобы остаться в центре всеобщего внимания, Геральта спасла Филиппа, шедшая под руку с Дийкстрой, которого увидеть на банкете чародеев да ещё и по делам, связанным с его, так сказать, сферой интересов, Йеннифэр не ожидала. Однако ломать голову над истинной целью визита реданского шпика в Аретузу не стала, в конце концов, решения, которые могут быть приняты на Общем сборе завтра, будут касаться и Редании, и кому как не главным лицам государства присутствовать сегодня на Танедде, пусть один из них был далек от магии, как Лютик от трезвости. К тому же, Аретуза стала домом для благородных реданских девиц, кто знает, не отрядили ли знатные родители главного шпиона проверить то, как поживают их дитятки.
- О, я вижу Трисс Меригольд, - радостно произнесла Йеннифэр, действительно приметив неподалеку знакомую каштановую шевелюру среди толпы гостей, только вот счастливая улыбка на лице была столь же искренняя, как забота Эйльхарт о мире во всем мире, - Филиппа, граф, прошу нас простить.

На сей раз Геральт не сопротивлялся, напротив, даже немного оживился, хоть ни разу не обмолвился о своем знакомстве с Трисс. Если бы не Цири, то нежные приветствия заставили бы чародейку из Венгерберга до неприличия округлить глаза и озадачиться многими вопросами, выяснение которых едва ли смогло подождать до завершения банкета. Так стараниями одного Утенка, была спасена одна нервная система и несколько (десятков?) жизней. Йен улыбалась радостно, как должно хорошей подруге после долгой разлуки, и взгляд фиалковых глаз был ласков. На сей раз даже Геральт, учуявший подвох с Сабриной, не мог упрекнуть волшебницу в неискренности.
Упоминание беглой цинтрийской княжны обрывается на полуслове, Йеннифэр доверяла лишь Рите и Тиссае, а посему не желает разглагольствовать о Цири там, где много чужих любопытных ушей и глаз. И поскольку дальнейшее участие в обмене любезностями между чародейками не подразумевало наличие ведьмака, тот был вежливо отослан приказным тоном.
- Мне показалось, что ты меня избегаешь с того момента, как я прибыла в Горс Велен, милая, - с деланной серьезностью произнесла Йен, - неужели тебе так не понравилось объезжать знаменитого Белого Волка, что теперь неловко смотреть в глаза той, что так его расхваливала?
Пауза. Улыбка чародейки исчезла.
- Даже если бы мне птички не напели о вашем романчике, только что вы сдали себя с потрохами, ни капли не стесняясь ни меня, ни всего чародейского сборища, - на сей раз в тоне не было и толики любезности, а взгляд был холодным и злым, Йеннифэр внимательно смотрела на подругу, как будто желала уловить что-то в ее мимике и жестах. 
[icon]https://i4.imageban.ru/out/2014/05/25/3d09c90ae79f610f2e1066aaeabe2ccc.gif[/icon]

[icon]https://i4.imageban.ru/out/2014/05/25/3d09c90ae79f610f2e1066aaeabe2ccc.gif[/icon]
«Вышвырнула», - это слово совсем не вязалось с тем, что Геральт имел свойство самовольно пропадать из жизни чародейки. Йеннифэр не смогла в полной мере скрыть недоумение, левая бровь вопросительно изогнулась. Ведьмак никогда не славился лицемерием и любовью ко лжи, поэтому вариант того, что Геральт собирает баб, рассказывая о кошмарной бывшей, что была истинной ведьмой во всех смыслах, Йен отринула сразу. Скорее всего знаменитый Белый Волк в свойственной ему непревзойденной манере томно молчал, а взгляд выражал привычную тоску всего ведьмачьего народа, и делал это либо из-за взыгравшей гордости, коей в нем было предостаточно, либо из нежелания раскрывать душу, уж в чем-чем, а душевных излияниях Геральт не был мастаком. Выходило, что Трисс додумала себе, как несчастного, побитого жизнью и какой-нибудь болотной приблудой ведьмака злая Йеннифэр из Венгерберга сначала придавала к полу изящной ножкой в туфельке из василисковой кожи, а после со скандалом от вздорного характера выпнула за порог собственного дома из-за недостаточного горячего чая, поданного ей в постель на завтрак.
Во взгляде фиалковых глаз промелькнул злой блеск. А воспоминания услужливо подкинули обстоятельства их первого расставания, о которых Меригольд не рассказала уже Йеннифэр, поскольку не собиралась признаваться в том, что её по-свински бросил мутант с большака, которому она по дурости женской раскрыла душу.
Упоминание Истредда было чересчур. И Трисс, пожалуй, прекрасно об этом догадывалась, а посему и ввернула в свою пламенную речь Валя, дабы уязвить подругу посильнее. История в Аэдд Гинвале всё ещё отзывалась болезненным эхом, оставила после себя слишком дурное и несмываемое послевкусие, которое Йеннифэр приняла, как принимала и прочие последствия иных своих порой не самых удачных решений. Но легче от этого не становилось.
Трисс могла вспомнить любого из кавалеров, которым Йенна бессовестно пудрила мозги и использовала в угоду себе тем образом, которым ей был по душе. Но выбрала того, чье имя заставляет внутренне сжаться под тяжестью малоприятных чувств и мыслей – Валь не заслужил той истории, но он сам влез в этот безумный водоворот, возникший в Ринде и расширяющийся с каждым годом.
У юной советницы короля Темерии было припасено много слов, и когда они иссякли Йеннифэр перестала гневно поджимать губы, чародейка заговорила быстро, чеканя каждой слово, и вместе с тем негромко хотя, откровенно говоря, всеобщее внимание её мало интересовало, она не чувствовала на себе чужих взглядов, хоть в глубине души и понимала, что эта сцена запомнится многим их с Трисс общим знакомым. Если Меригольд хотела уязвить подругу, ей это прекрасно удалось.
- Если я была с тобой откровенна, не мни себе, что тебе всё известно. Ты не знаешь и половины того, что в действительности было между мной и Геральтом, но даже то, о чем я тебе по глупости своей поведала, должно было с лихвой отвратить от него и вполне ясно обрисовать... тонкости наших с ним взаимоотношений, что должно было окончательно отбить всякое желание совать в них нос. Знаешь, в чем разница между тобой и Геральтом? От него я ожидала чего-то подобного, а вот от тебя - нет. Ты же не думала, что сообщила мне удивительную новость, что знаменитый ведьмак из Ривии блядун почище его сладкоголосого друга? - последнее было сказано со злой усмешкой и нескрываемым сарказмом. О, как удобно переложить вину на козла, который зашел в чужой огород, мол, никто же его не звал, а калитку ветер открыл, не иначе.
- И мне без разницы, как ты его охмурила: одним красивым личиком да сладкими обещаниями неописуемого блаженства или же подлила афродизий в похлебку. Я понимаю проявление любопытства, Трисс, я даже могу найти оправдание тому, что тебе лень было выискивать другого ведьмака для удовлетворения любопытства, когда есть тот, кого так легко найти. Любопытство ты свое удовлетворила сполна, я полагаю, так к чему все эти жесты и пунцовые щечки? Мне теперь не сводить с вас глаз, чтобы в последующем не слушать о том, что ты, молодая и прекрасная, проходила мимо, а этот похотливый мутант зажал в углу и снасильничал? - выдохнула, переводя дух. - Позови ещё и Истредда, если хочешь. А то возникает ощущение, то что тебя душит зависть от того, что мне одновременно предложили жить долго и счастливо двое прекрасных мужчин. Мне, старой, зловредной ведьме, пользующейся кремом от морщин последние лет тридцать.
Йеннифэр на мгновение замолчала, внимательно глядя на Меригольд. Речь старшей подруги получилась куда более пространной, но раз пригласили к беседе и предложили высказаться, то к чему сдерживаться, вечер был в самом разгаре, а у них достаточно времени.
- Я не ненавижу тебя, Трисс. Но и не понимаю. Зачем? – последнее было сказано без прежней злобы, однако о спокойствие духа говорить ещё пока не приходилось.