Поездка в Каэр Морхен была в определенной степени неожиданной. Разумеется, природное любопытство Йеннифэр порой заставляло ту ерзать от нетерпения, когда чародейка принималась выспрашивать ведьмака про тонкости его ремесла. Разумеется, Йен интересовали не финты и пируэты, а составы отваров, влияющих на мутации и дающие возможность использовать простейшие знаки. Геральт, разумеется, в такие моменты из немногословного превращался в чертовски немногословного, причем при любых обстоятельствах: хоть под пристальным взглядом и требовательным тоном, хоть при виде обнаженной груди. Быть может (крайне маловероятно, конечно), ведьмак не любил, когда с него что-то требуют, а при виде обнаженной женщины (особенно такой великолепной) забывает все формулы и ингредиенты, однако как бы то ни было, Геральт стойко хранил тайны своего цеха. И коль скоро чародейка не торопилась делиться собственными секретами, отступилась, прикрываясь профессиональной этикой и уважением к любовнику. О том, чтобы оказаться в святая святых, последнем пристанище ведьмаков, Йеннифэр тем более не помышляла.
Геральт предложил сам, а она не смела отказать. Ей было любопытно, а ещё Йен понимала, что для него это было важным. Поэтому обещала вести себя прилично. Хотя бы несколько первых часов.
Ещё одним условием было - никаких порталов. Пришлось смириться и оставить все пять чемоданов косметики и примочек дома, обойдясь одним мешком.
По дороге к замку Геральт, должно быть, несколько раз пожалел о собственном решении, но стойко продолжал уверять, что семи платьев для Каэр Морхена более чем достаточно, и обещал, что званых приемов и балов не будет, потому что ведьмаки учтут несобранность дамы и пойдут ей навстречу.
Балов действительно не было, были сквозняки и два ошарашенных ведьмака, один из которых не умел хорошо прятать эмоции, а второй не желал. Естественно, дразнить Ламберта стало главным развлечением. Тот не оставался в долгу, и от этого было только веселее.

Как и обещала, вот уже почти целую неделю Йеннифэр вела себя исключительно прилично: не высказывалась о затаившихся по углам крысах и разбитых окнах, не называла никого паскудой, не отзывалась о качестве еды и отсутствии привычных ей столовых приборов, демонстративно не вышагивала по коридорам, суя свой длинноватый нос туда, куда не приглашали. По крайней мере, так думала сама волшебница. Великая Сила, она даже предлагала им помощь в мелких вопросах, но Весемир пытался вежливо отказываться. А Йен не настаивала, потому что не горела желанием навязываться и заниматься чем-то неинтересным, да и с пылом убеждать старого ведьмака в собственной лояльности не намеревалась. Всё либо придет со временем, либо это будет последний раз, когда Йеннифэр была в Каэр Морхене.

К концу недельного пребывания в замке привалило невиданное счастье в виде добротной добычи с охоты - здоровенного кабана, которого было решено разделать на части, ибо им понадобилось бы несколько дней не отходить от стола, чтоб прикончить его. Йеннифэр милостиво взялась за готовку с помощью чар, дабы побаловать местных обитателей и в первую очередь себя. А заодно ускорить процесс, причем настолько, что кабан был готов прежде, чем Геральт сменил одежду после охоты.
- Пахнет аппетитно, - прямо-таки комплимент дня от возлюбленного.
- Что, даже аппетитнее меня? - промурлыкала чародейка, почувствовав его руку на своей талии.
Что именно хотел сказать Геральт, Йен услышать не успела, лишь уловила эмоцию радости двух ведьмаков. Белый волк, заслышав шаги, тут же переключает свое внимание на гостя. Йеннифэр могла только предполагать: Койон или Эскель? Кажется, Геральт был бы рад видеть только их.

В трапезную вошли двое, Ламберту никто не радовался, а вот второго принялся обнимать и Весемир, и Геральт. Когда Белый волк отцепился от товарища по оружию, Йен уже была подле него, напоминая о собственном существовании - молча взяла любовника под руку, прижавшись плечом к его плечу и  положив ладонь на предплечье.
Не то чтобы Йеннифэр прямо устанавливала свои правила, швыряя новый свод законов прямо в лицо, но предпочла сразу обозначить, что новоприбывшему придется считаться с присутствием дамы в их серой холостяцкой обители. И смириться с тем, что большую часть ночи Геральт не будет проводить за пьянкой.
Взгляд чародейки был внимательный, даже оценивающий - она не вымучивала вежливость и радость, ей казалось, что отсутствие едких комментариев уже более, чем просто достаточно. Руки не протянула, потому что не рассчитывала, что четвертый ведьмак окажется тем, кто знает, как следует приветствовать магичек. Кивнула сдержано, а после... Читать чужие мысли невежливо, но Йеннифэр никогда не славилась чувством такта, поэтому мысленная ремарка ведьмака не прошла мимо волшебницы. До этого она не успела явно проявить маленькую слабость - лазить по чужому сознанию, однако сейчас не считала нужным хранить тайну дальше. В конце концов, пусть думают прежде чем думать. Особенно Ламберт.
- Не утруждайтесь ложиться к моим ногам, милсдарь Эскель, у меня нет ни настроения, ни надобности приглашать кого-то третьим, - повернула голову к Геральту и, поймав взгляд ведьмака, улыбнулась ему, явно обещая, что Белому волку придется доказывать правдивость чародейских заявлений. Геральт, судя по скупым эмоциональны потугам, по обыкновению не возражал, хоть и предпочел бы оставить высказывания о личной жизни вне досягаемости ушей товарищей по оружию. Йеннифэр, обладающую громким голосом, последнее весьма умиляло. Чародейка продолжила без промедления, переведя взгляд на нового знакомца, - да и слюни с сапог оттирать нет желания, - не нужно было заглядывать слишком далеко в ведьмачьи мысли, чтобы узнать, что гложет господина Эскеля. Йен щурится, ведь в замке всегда томный полумрак, для ведьмаков приходящийся негодным препятствием благодаря мутациям. Однако даже её вполне обычного человеческого зрения хватило, чтобы в отблеске пламени из камина разглядеть темные, блестящие капли, малопохожие на грязь. - Хотя, кажется, будет вернее сказать кровь. Ламберт, ты с маятника падая, в основном головой бился, поэтому ничего не заметил? - Йен высвобождает руку из-под локтя любовника, - Геральт, несите его на кровать или Эскель отдаст концы прямо за столом, испортив всем обед.

Способ транспортировки только приехавшего ведьмака Йеннифэр не интересовал, возмущение подавлено было одномоментно, да в общем-то, никто в кой-то веки не отказывался от помощи чародейки, даже недоверчивый Весемир. Йен предполагала, что придется повозиться и понадобится читать сложные формулы, поэтому пока Эскеля тащили в его комнату, чародейка подошла к столу, чтоб отпить воды прямо из кувшина, придерживая тот за пузатый бок. А дальше был темный коридор, а за ним темная же комната, немногим больше той, где обитал Геральт и Йен. Йеннифэр, избавляя Эскеля от кафтана, пропитавшегося кровью, тут же потребовала разжечь огонь и уйти прочь, особо говорливым посоветовала пройти прямиком в жопу ледяного великана, раз уж она так полюбилась.
- Скажи, что произошло, Эскель, и мне не придется тратить время, проверяя всё самой. Вернее думай, не умею разбирать нечленораздельное мычание, - на мгновение замерла, глядя на ведьмака и пытаясь уловить, насколько он вообще готов к диалогу.

История, поведанная Эскелем, не сходилась с действительностью. Вернее, Йеннифэр не очень верила, что нашлась магичка, которая решила, что сумеет одолеть ведьмака, будучи вооруженной одним ножом. Нет, разумеется, полудурошных в этом мире было предостаточно, и вполне возможно, что товарищ Геральта по оружию наткнулся именно на такой экземпляр. Как бы то ни было, Эскель приключениями делиться не торопился, поэтому Йенна взяла всё сама.
- О вкусах не спорят, - тихая ремарка после покашливания, но мужчина едва ли различил её, а чародейка не стремилась заняться словесным пикированием прямо сейчас, ведь куда лучше получать удовольствие от чужого унижения перманентно, а не довольствоваться победой над слабым. Так что ведьмаку определенно придется выжить и ответить за саркастичные замечания о женской любезности.

Рана выглядела скверно, и волшебница не до конца понимала, к чему было орудовать зачарованным клинком, а то, что это был именно он – сомнений не оставалось, поскольку об иммунитете ведьмачьего организма к ядам Йеннифэр уже знала. Конечно, судьба могла не любить Эскеля настолько, что острие ножа было обработано тем редким исключением, коему подвластно тело мутировавшего человека, но Йен сомневалась, что у какой-то убогой волшебницы из деревни есть склянки с настоящими сокровищами, стоящими целое состояние. Поэтому-то ведьмак уехал, цепляясь за луку седла, поэтому-то рана сейчас кровоточила, редкими толчками исторгая смесь густого кармина и желто-зеленой жижи. На оружие редко накладывают чары, поскольку те, у кого есть деньги для оплаты работы мага, предпочитают изначально покупать хорошие мечи махакамской ковки, заточенное по секретной технологии краснолюдов - таким не нужны магические фокусы, чтобы оставаться острыми, без щербин и ржавчины. Наемникам же куда дешевле и проще нанести яд на клинок, чем искать того, кто зачарует оружие, которое после магического воздействия вероятнее всего будет выброшено, поскольку в неумелых руках весьма специфичное баловство обращается в том числе и на металл. А кому хочется покупать новый кинжал или меч всякий раз после заказа? Йеннифэр, будучи женщиной далекой от оружейного дела, могла лишь предполагать, что нежная любовь мальчиков к их оружию – последствие привычки и удобства, как магу удобнее работать в собственной лаборатории, так и воину удобнее сражаться выбранным и облюбованным инструментом… Впрочем, все эти философствования были далеки от дела, а меж тем, у ног чародейки, читающей заклинание, появилось ведро с водой, а на стол рядом с плечом Эскеля легла тряпка. Йен чувствует позади себя человека, угадывает присутствие Геральта, но головы не поворачивает. Эскель уже давно прекратил бубнить и потерял сознание, так что анестезирующих чар не понадобилось и можно было сосредоточиться над предотвращением последствий очередного сомнительного взаимодействия ведьмака и чародейки.
- Лучшая помощь – не мешать, - произносит после того, как заканчивает с первым заклинанием, - волнительное сопение за дверью, всё равно что говорить под руку, так что спуститесь вниз и многозначительно помолчите в своей излюбленной манере там. Если потребуется копать могилу, я сообщу.
Йеннифэр взяла тряпку, склонилась над ведром и опустила руку в воду почти до середины предплечья, после чего на мужской манер отжала тряпицу, чтобы аккуратно убрать следы крови и гноя с тела ведьмака. Можно было, конечно, сделать это и магией, но Эскель не догадался прихватить с собой нож, коим его ранила сущая бестия, что значительно облегчило бы работу Йен сейчас, поэтому чародейка не тратила силы на мелкие фокусы.
Она услышала только то, как закрывается дверь и негромкие голоса. Шаги трех ведьмаков могла лишь додумать, поскольку всё ещё не научилась их различать в тишине, а сейчас и вовсе не старалась этого делать. Но работать стало куда проще.

Она нашла их во дворе: Весемир стоял чуть поодаль, пока Ламберт скакал вокруг Геральта, размахивая мечом… Ну как скакал, кажется, это называется фехтованием, но в темноте для человеческого глаза всё было похоже на дикую пляску двух обезьян, обожравшихся перебродивших фруктов. Ведьмаки заметили Йен раньше, чем чародейка приблизилась к ним, поэтому она остановилась и зачерпнула руками пригоршню снега, которым тут же принялась оттирать ладони.
- Сделала всё, что смогла, сейчас он в лечебном сне, - откинув порозовевший местами снег в сторону, сказала Йеннифэр, - поэтому поздравления примет позже. Ламберт, приберись там и проследи за ним. Геральт, не откажусь от горячего вина и компании за, - Йен бросила взгляд на темное небо, месяц был уже не столь высоко, и можно было предположить, что волшебница провозилась с Эскелем куда больше пары часов, - вероятно, очень поздним ужином. Весемир, в сказке младшенький обычно всегда дурак, так что я бы на твоем месте помогла Ламберту… Кажется всё. Приберегите выражение восхищения моими талантами, боюсь, меня разорвет, если вы продолжите также бурно радоваться, - последнее было сказано с явным сарказмом. Не то чтобы Йеннифэр настырно подталкивала ведьмаков высказать благодарность, но было бы неплохо. А то ведь ещё припомнит. И выкинет Эскеля в окно, списав это на движение мышц – трупы ведь могут шевелиться, что им мешает сменить дислокацию? Чудеса случаются, надо только верить!

… Пьянка, это была самая натуральная пьянка. Йеннифэр не понимала, как оказалась в компании трех ведьмаков, откуда уже ушел Весемир, почтительно пропустив несколько стаканов по случаю возвращения Эскеля в строй. Вернее, Йенна не задавалась таким вопросом, потому что была не в состоянии. А не в состоянии была, потому что на спор с Ламбертом, выпила чарку самогона. Началось всё с требования поделиться запасами вина, но по скромному мнению, которое, естественно, сию же секунду было доведено до сведения окружающих – нажраться до поросячьего визгу Сепременто из Корво Бьянко слишком дорого и некоторым ведьмачьим жопам не отработать такую попойку, даже если они этой самой жопой попытаются выпитое отработать. А потом начали спорить о питье самогона. Первую чарку Йен выдержала достойно, правда, потом обронила фразу, что если кто-то ещё раз подумает, что черный идет Ламберту больше чем ей, то этого счастливчика так опиздюдят, что вся оксенфуртская кафедра медицины не соберет.
А потом опять поспорили.
И конечно же, сделали это как взрослые самодостаточные люди.
На поджопники.
Ещё чего удумали, мол, после третьей чарки изнеженная чародейская баба не попадет в мишень, в отличие от ведьмаков. Пфф! Попадет!
… И попала. Да, не в ту, которую целилась, а сбежавший Звоночек (или Колокольчик? Как там этого козла, являющего отличную компанию ведьмакам, ведь они тоже те ещё козлы иногда), щипающий сено из импровизированного врага дернулся, жалобно заблеяв, когда мелкий разряд молнии шибанул и его, заставив шерсть топорщиться. Ламберт метнул нож и промазал. Это была чистая победа!
- Наги... Наги-байся, - на «неудачник силы воли не хватило, ибо чародейка концентрировала силы для хорошего удара.
Ламберт не согласился, Эскель что-то нудел про своего козла, Геральт пытался всех угомонить.

От морозного воздуха появилась здравая мысль – пора заканчивать.
Но поскольку Геральт глубоко оскорбил чувства Йеннифэр, не дав ей выяснить отношения с Ламбертом, проводить себя до покоев чародейка не позволила. Гордо ушла одна.
Да, путь занял больше времени, да, пару раз она споткнулась, но дошла.
Сил стянуть платье полностью не хватило, шнуровка поддалась настолько, что спущенными оказались только рукава, а верхняя часть болталась вокруг пояса.
Сущие мелочи не могли быть важнее кровати, на которую Йен повалилась, подминая под себя подушку и закутываясь по одеяло.

Сквозь сон чародейка чувствует, как кожу щекочет холодный воздух. Спросонья Йеннифэр не сразу понимает, отчего так замерзла, а плечи едва ли не коркой льда покрылись. И что одеяло не просто сползло, а оказалось оккупировано кем-то другим. Как это бессовестно и бесчеловечно! Но Йен не злится, в конце концов, Геральт иногда бывает милым, особенно если ему перед этим угрожать.
Йеннифэр пробирается под одеяло, прижимается плотно к мужской спине, пропустив руку под чужим локтем. Без определенной цели легонько касается подушечками пальцев давних шрамов, как если бы желала проверить, насколько крепко спит любовник.
Если не спит, то хорошо – понесет наказание за отобранное одеяло, правосудие свершится прямо на месте преступления.

Откровенно говоря, Йеннифер при всех её заслуженно признанных талантах, в перечень которых входили смекалка, ум и быстрота реакции, не всегда жила одним лишь разумом, зачастую отдавая себя в руки увлекающему за собой потоку чувств и желаний. Множество бардов вещали о том, что жить не умом, а сердцем – главная цель каждого из людей, иначе так и помрешь расчетливой жопой, не испытав прелести любовных мучений, предательства друзей и нищеты, ставшей последствием доверчивости при игре в гвинт с прожженными мухлевщиками.
Йен не то чтобы ценила заветы певцов (да поперхнется один надоедливый бард в малиновом сюртуке винищем и пустит его носом при мамзелях), но порой совершенно не обременяла себя лишними размышлениями. С другой стороны, думай чародейка над каждым своим жестом, и столько захватывающих приключений обошли бы её стороной! Вот и сейчас, не пей Йеннифэр столько водки, могла бы задуматься над тем, куда делись привычные её руке (да и не только руке, чего греха таить) шрамы и откуда появились новые на груди ведьмака. А если бы задумалась, могла бы и догадаться, что пред ней совсем не Геральт, а кто-то из его дружков, вернее вполне конкретный любитель козлов, козочек и прочей рогатой приблуды. А если бы догадалась, быть может, не получила бы мощный толчок в корпус, на проверку оказавшийся сконцентрированным магическим импульсом. Ну как сконцентрированным… чародейка так и осталась лежать на кровати, но вот выпитое пошло опасной волной внутри женского организма, напомнив о своем существовании, отчего Йен не успела ни удивиться, ни возмутиться, лишь схватилась за живот и напряглась, дабы веселье прошлого вечера не дало о себе знать.
А кругом была темнота – темные кудри упали на лицо. Но волшебница не возражала. В последний раз она кутила с похожим размахом в Ринде незадолго до встречи с Геральтом, и вот тогда худо стало от одного солнечного света. Так что темнота не всегда плохо.

Когда секундное замешательство прошло, на смену ему явился гнев.
Да что этот ведьмак себе позволяет?! Он ещё не расплатился за то, что выдрал ей клок волос и оставил синяк на боку, когда тащил подальше от портала обратно в Ринду, к коему так рвалась Йеннифэр, не обращая внимания на вываливающихся креветок из декольте, увеличенного стараниями все того же рубаки. Да как этот вояка смеет её, Йеннифэр из Венгерберга, могущественную чародейку откидывать подобием кинетических чар?! Ух, сейчас она ему покажет, как надо вышвыривать людей из постели!

Одеяло поднялось, и показавшееся лицо заставило гнев вновь смениться на замешательство.
Никаких белых волос, никаких ехидных усмешек, только блеск полуприкрытых желтых глаз и какая-то кривая рожа.
«Эскель?!».
- Воды подашь?
Храп.
Водички ему принести?
Йеннифэр выразила изумление выражением, которое записал бы на будущее краснолюдский могильщик, не стесняющийся в выражениях и закончивший факультет «курваматери» с отличием.
Медленно приходящее осознание заставляет рвануть одеяло на себя, чтобы прикрыть обнаженную грудь. Йен дергается, и это было фатальным – равновесие утеряно и с шумом волшебница падает с кровати, обрисовав в не менее ярких выражениях досаду, проявившуюся от такого прискорбного стечения обстоятельств. Копчик, несмотря на плотную ткань подола черного платья, встречается с полом довольно болезненно, что только пуще разозлило Йеннифэр.
- Ах ты хер ведьмачий, - бурчит чародейка, пытаясь подняться на ноги, но даже выпутаться из одеяла и встать хотя бы на четвереньки оказалось непосильной задачей.
Когда колючее шерстяное одеяло оказывается у женских ног, волшебница цепляется за ещё теплый край постели, откуда имела удовольствие скатиться по наклонной, вскидывает руку и посылает куда более мощный заряд Силы, скидывая Эскеля с сего предмета мебели, отчего-то гордо именуемого кроватью.
Йен наконец-то поднимается на ноги, с трудом продевает кисти в рукава и натягивает верхнюю часть платья до самой шеи, меж тем чувствуя холод обнаженной спиной. Но это мелочи. Волшебница прицеливается, чтоб швырнуть в ведьмака небольшую (чисто для острастки) молнию.
- Проваливай из моей комнаты!
То, что принадлежало Геральту в мире Йеннифэр принадлежало и ей самой. Во всяком случае чародейка из Венгерберга дозволила распоряжаться новообретенному возлюбленному в её доме так, как тому заблагорассудится. И ожидала ответной любезности от ведьмака.
Та мелочь, что замок не принадлежал Геральту, Йеннифэр ни капли не смущала.
- Где Геральт, сраные вы пьянчуги?

Отредактировано Yennefer of Vengerberg (2021-08-06 14:26:09)

Эскель был мало похож на раскаявшегося и сожалеющего человека, особенно когда громко взревел, встретившись с полом, что произошло куда более феерично, нежели у чародейки минутой ранее. Ведьмак перекатывается куда-то в сторону, но Йеннифэр угадывает это скорее по шуму и неясному движению силуэта – глаза хоть и должны были привыкнуть к темноте, но голова стала безмерно тяжелой, отчего фокусировать взгляд представлялось крайне сложной задачей. К тому же, как всегда вовремя подступило головокружение, и темнота с неясно вырисовывавшимися фигурами, представляющими собой предметы интерьера покачнулась. Чародейка стояла на нетвердых ногах, но правую руку держала вытянутой перед собой на случай каких-либо поползновений со стороны бравого война ведьмачьего цеха.
Поползновений не было. Ползать вроде бы тоже не ползал. Но судя по звукам, пол в той части комнаты представлялся крайне неприятным препятствием. И теперь уже волшебнице следовало подумать над тем, что лучше бы ей самой покинуть покои, нежели выгонять из них непрошенного гостя.
Эскель шикает на неё, словно она взбесившаяся коза, вознамерившаяся боднуть хозяина – с рук чародейки градом посыпались искры. Йен качнула головой, и темные пряди упали на лицо закрывая и без того скудный обзор. Ведьмак, хвала его мутациям, двигался куда быстрее, чем Йеннифэр, и пока та левой рукой заправляла локоны за ухо, уже переместился к двери.
— Ухожу, - единственное внятное слово, которое она услышала от него. Пожалуй, этого должно было быть достаточно. Но волшебница капризно поджала тонкие губы, уже давно лишенные и намека на помаду. Эскель так и не сказал, какого дьявола Геральт не вернулся. Как он смел оставить её одну в этом проклятом замке? Будто не знал, на что способны его товарищи.
Хорошо хоть Эскелю хватило мозгов сбежать, а не продолжать кидаться знаками.
Будь на его месте Ламберт, пришлось бы делать новый маникюр, как всегда после попыток выцарапать какому-нибудь засранцу глаза.

Дверь закрылась, а Йеннифэр спустя мгновение шумно плюхнулась на кровать, приложив левую ладонь к голове, которая не была настолько тяжелой со времен экзаменов в Аретузе. Видит Сила, у государей, вершивших судьбу стран, так не болела голова, как сейчас у волшебницы из Венгерберга.
Из коридора послышался какой-то шум, но Йен пропустила это мимо ушей. Плеск воды может быть как расплескиванием лужи, появившейся из-за дырявой крыши Каэр Морхена, так и потоком слез Эскеля, не сумевшего пережить печаль от факта изгнания из постели прекраснейшей из женщин.
- Геральт… Раздери тебя василиск… Если уснул вместе с козлом, то я его неделю к себе не подпущу, пока запах хлева не выветрится.
Бесформенная груда у ног чародейки не подавала признаков жизни, но глядела как будто бы с укоризной. Не то чтобы Йеннифэр стало жалко колючее ведьмачье одеяло, но кряхтя (возраст все-таки!), женщина попыталась вернуть его на прежнее место.
- Тяжелое, холера.

И тут дверь вновь открылась.
Сердце подсказывало, что это вовсе не Геральт пришел получать оскорбления в свой адрес и пьяные приставания.
Одеяло выпало из рук на полпути к постели. Йеннифэр, сидящая боком к двери, вновь вскинула руку, чтобы швырнуть заклинание, и только это движение удержало расшнурованное платье хотя бы на уровне локтей.
- А я думала, что среди вас Ламберт большая заноза в заднице. Или в данном случае банный лист, который прилип к безусловно лучшей заднице в этом замке, но я его совершенно об этом не просила!
В камине загорелось пламя, свет, пусть и неяркий, больно резанул по глазам. Йен зажмурилась на мгновение, отвернув от ведьмака и проклятого огня голову, которая на это отозвалась весьма неласково, отчего чародейка поморщилась. А после устремила озлобленный взгляд на Эскеля, который отчего-то всё не унимался, создавая впечатление, будто теперь вместо водички ему подавай задушевный разговоры на темы достижения всеобщего равенства, мира и братства. Йеннифэр была совершенно не в настроении философствовать. И вовсе не потому, что перед ней стоял полуголый мужик, сложенный достаточно хорошо, чтоб простить ему легкую придурь и изъяны характера вроде любви к поэзии, излишней романтичности и прочей ерунде, кои чародейке из Венгерберга очень были не по душе. Сложно было не отметить, что так они с Геральтом действительно были похожи, только Эскелю явно куда больше везло на монстров и женщин (то ли без когтей и зубов были, то ли у ведьмака больше изворотливости и удачи), или же Эскель реже падал головой вперед с маятника.
- Вас учили арифметике? – шипит Йеннифэр, цепляясь за слова о процентах, как если бы считала, что все рубаки чудовищ тупы как пни. Ламберт-то пожалуй. Эскель поводов обвинять его в идиотизме не давал, но оскорблённая душа чародейки требовала крови. Смысл вопроса до неё дошел только потом.
Она озирается по сторонам. Куда более внимательно. И понимает, что не хватает сундуков, привезенных из Венгерберга, грубо сколоченного столика, уставленного разноцветными склянками.
Йен вновь переводит взгляд фиалковых глаз на Эскеля. Наверное, ей должно быть стыдно. Но чувство стыда уже давно не ведомо чародейке.
Бледные пальцы, придерживая края воротника, натягивают платье выше и прижимают к ключицам. Этого ей стыдиться и подавно нечего – великолепие, дарованное магией, пусть не для каждого она будет красавицей, как молоденькая подруга Трисс Меригольд, обязанная очарованию, формам и тонкой талии одной лишь природе да диете.
- В отличие от меня он не умеет читать мысли. Так что если ты не ляпнешь об этом сам, узнать ему будет больше не от кого. Или ты что, - понизив тон, зло щурит глаза, - удумал сказать ему, что я завалилась к тебе с голой грудью, обещая снасильничать, если по добру не отдашься? А ты тут всего лишь жертва обстоятельств?
Собственные ошибки не заставляют стыдиться. Но заставляют перейти от обороны в нападение. Более того, собственные озвученные умозаключения только больше масла подливают в огонь гнева. Ибо кто здесь и жертва, так это госпожа Йеннифэр. Опоили, оскорбили, коридоров своих понастроили, комнаты не подписали! Потом еще и с кровати скинули и по-джентельменски комнату не уступили, сделав вид, что ничего и не было! Куда катится этот мир! О времена, о нравы.

Отредактировано Yennefer of Vengerberg (2021-08-07 19:57:31)