Dandelion & Iorveth
Флотзам, 1270 год
Нелегко быть шпионом, когда ты - знаменитый бард, влипающий в неприятности. Когда-то Лютик успешно шпионил в пользу Дийкстры, но времена меняются и теперь он шпионит в пользу Вернона Роше, чей заклятый враг терроризирует город на границе Темерии и Аэдирна.
Лютик решает разузнать о местных скоя'таэлях побольше, и пытается воздействовать через Малену, попутно очаровывая эльфку (заодно и опасаясь главаря бандитов из бывших Саламандр, который, по слухам, положил на нее глаз, но это уже детали).
В один момент, эльфка отвечает на его ухаживания и назначает Лютику свидание. В лесу, возле водопада.
Только вместо поцелуя эльфской прелестницы бард рискует получить стрелы в... спину.
Потому что Йорвету не нравится, когда кто-то из dh'oine копает под его отряд, будь он трижды знаменитость и любимец публики.
И на этот раз ведьмак, что в Вызиме охраняет короля Фольтеста, ничем ему не поможет.
Кажется, ты серьезно влип, маэстро...
[1270, конец сентября] Никогда не доверяй эльфам, маэстро
Сообщений 1 страница 14 из 14
Поделиться12020-01-16 17:38:48
Поделиться22020-01-16 18:58:33
У Малены холодные губы, а волосы пахнут лесом и свежестью наступающего вечера. Она изворачивается в его руках, так быстро и ловко, и, словно кошка, ластится щекой к его груди. Обжигает дыханием и шепчет едва слышно: “Нет, dh’oine, не здесь…”. Она позволяет поцеловать себя только раз, а затем отстраняется, невесомо проводит пальцами по чужой руке и кривит губы в странной улыбке; Лютику сложно угадать, что за мысли блуждают в ее голове. Эльфка не позволяет заглянуть себе в глаза, прикрывает их стыдливо (а стыдливо ли?..) пушистыми ресницами – прячет зеркало души от лютикова взгляда.
Она почти не говорит, лишь что-то шепчет на Старшей речи. Рядом валяются пустые бутылки из-под вина, кажется, они выпили почти три за их короткий вечер. Лютик случайно задевает одну ногой, а та – остальные, и заливисто смеется, когда слышит тонкий звон разбитого стекла. В голове приятный дурман, и мысли кружатся, яркими всполохами озаряя сознание, и нет причины быть настороже; едва ли есть вероятность, что что-то пойдет не так.
– Малена…
Он мягко улыбается и протягивает руку. Невесомо касается темных волос и ласково пропускает мягкие пряди сквозь пальцы, наслаждаясь их красотой. Малена нравится ему, она настоящая Aen Seidhe, такая стройная и гордая, покрытая тайнами с ног до головы. И снова смеется, а затем замолкает, когда нежная ладонь закрывает его губы, и девичья головка наклоняется в бок, мимолетно указывая на дверь.
— Тише, dh’oine, тише...
В комнате темнеет. Отголоски солнечного света ещё играют бликами на стенах, но вечер с каждой минутой подступает все ближе и ближе. Лютик видит, как на мгновение, всего на мгновение, меняется выражение лица эльфки, и кажется ему, что на красивых губах блуждает торжество; видит, как сверкают странным блеском ее глаза, как она торопливо поправляет одежду и быстро дергает за ручку двери, впуская в спальню прохладный воздух. Дурман не рассеивается, хотя разгоряченную кожу приятно холодит порыв ветра, и где-то на задворках сознания мелькает мысль, что в вине явно было что-то подмешано.
— Идем.
Малена скрывается за дверью, перед этим успев оглянуться, словно желая убедиться, что бард следует за ней. И Лютик следует, покорно принимая ее игру. Он подхватывает лютню, не забывает надеть на голову винно-красную шапочку с длинным пером и удивительно резво выскакивает вслед за эльфкой.
— Куда же ты, прекрасная? – не говорит, а почти поет, и Малена вновь оглядывается и улыбается по-лисьему хитро:
— Увидишь, менестрель.
***
В лесах Флотзама опасно гулять. Природа здесь дикая, древняя; она – королева здешнего мира, не человек. Иной раз бывает страшно даже допустить мысль, чтобы покинуть крепкие стены города и отправиться навстречу густой чаще. Только глупец не знает, что существа, живущие в окружающем Флотзам лесу, опаснее любого кошмара, приснившегося в лихорадочном бреду. Они тихие и незаметные, бесшумно нападающие со спины; они громкие, оглушающие противным утробным рыком и лязганьем острых клыков. Вытоптанные чьей-то ногой тропы не всегда указывают верный путь: сколько несчастных, отдавшись судьбе, поверили случайно найденной тропинке, а затем бесследно пропали, навеки исчезнув в зелени древнего леса.
Другой бич этого края – скоя’таэли; нелюди, в большинстве своем, эльфы, ненавидящие людей и все, что связано с ними. Скоя’таэли жалости не знают, убивают dh’oine быстро, с изощренным удовольствием. Лютик видел, что осталось от отряда, ушедшего в патруль однажды на рассвете: пущенные в головы и сердца стрелы промаха не знали; видел, что сделали с пойманным эльфом, и помнил его крики и злой оскал тюремщика, обещавшего выбить из пленника нужную информацию.
“Бессмысленная война живых,” – думает Лютик и печально проводит пальцами по струнам, вслушиваясь в гам снующей по главной площади толпы. Ему жаль, что мир сейчас больше напоминает изуродованного шута, пытающегося развеселить господ злой шуткой, а не красивую девушку, чья улыбка согревала сердца. Люди боятся того, чего не понимают, и не хотят принимать то, что кажется им чужим, а от того опасным. Вынужденная борьба, где нет ни победителей, ни проигравших, а есть лишь боль, ужас и страх.
Дэрэ обнимает его спины, и Лютик, отложив лютню на поручень лестницы, ласково берет чужие ладони в свои, а затем не менее нежно целует женскую руку.
Ходят слухи, что среди жителей Флотзама есть крысы, шпионы скоя’таэлей. Говорят, что одна из них – Малена. Лютик уже видел ее однажды, правда, мельком и в компании Димитра, на редкость отвратительного человека. Высокая, с гордо поднятой головой, эльфка казалась чужой на грязных улицах Флотзама. Тогда он ей улыбнулся; улыбнулся самой очаровательной улыбкой, и мог бы поклясться, что в глазах ее промелькнула плохо скрытая ненависть.
***
Малена кажется лесной королевой, так ловко она пробирается сквозь лесную чащу. Лютик едва поспевает за ней. Дурман постепенно исчезает, а идущая впереди эльфка в очередной раз оглядывается на него и, улыбнувшись уголками рта, берет его за руку; Лютик ее пальцы сжимает, а затем прижимает к своим губам, целует нежную кожу.
— Ну же, dh’oine, мы почти на месте, — ее голос слегка дрожит, и будь Лютик более трезв, он бы распознал дрожь волнения.
— Я слышу… Это водопад? — менестрель задумчиво поворачивает голову в сторону, откуда доносится звук падающей воды, и игриво смеется, поудобнее перехватывая лютню. — Ах, Малена, Малена…
Ему это кажется очень романтичным – оказаться наедине с эльфской красавицей около бурлящего водопада на закате солнца. И из головы совершенно исчезают мысли, что несколько солдат точно так же пропали без вести, уйдя однажды с Маленой в леса Флотзама под покровом ночи; что Малена, по слухам (и довольно правдивым), – шпионка скоя’таэлей; что Лютик обещал сам себе быть настороже и аккуратнее с ней; что...
— Взволнован я, и сердце здесь трепещет
От вида красоты деревьев и воды!
О Мелитэле! И кто же здесь клевещет,
Что Флотзама прекрасные сады...
Поделиться32020-01-16 19:21:52
Флотзам - поганая дыра на границе двух королевств. Гнилое место, под стать своему гнилому коменданту. Принадлежит Темерии - сейчас - но Аэдирн еще мог бы заявить на него свои права.
Мир восстанавливается после войны медленно. Заживает потихоньку, как шрам Йорвета, что остался после потери глаза.
Беззаконие кругом, все сходят с ума.
Долгое время скоя’таэли были в тени, с тех пор, как безумная лирийская баба перебила половину выживших. Не так уж и много они потеряли, но не так уж и мало.
Собраться снова в бригады получилось не сразу. Медленно, болезненно, тяжело.
Многие оказались все еще готовы сражаться, едва собрали себя по кусочкам. Не смотреть унизительным и потерянным взглядом в сторону еды в руках dh’oine, рыдая горькими слезами, чуть ли не уссываясь с их мнимой доброты и великодушия.
Никогда, никогда ни одному из них Йорвет не протянет руки. Никогда не опустится, чтобы просить у них что-то.
Он давно уже привык забирать все, что ему нужно. И никак иначе.
И не один Йорвет.
Многие до сих пор не забыли, и не простили. Офицеров казнили, Йорвет лишь чудом избежал смерти. Точнее, не совсем чудом.
Чудес не бывает, бывает лишь везение. И кто-то, кто окажется поблизости. Киарану он обязан жизнью. И не только жизнью, но и восстановлением.
Других они нашли позже.
Злые взгляды, потрепанный вид, сжатые челюсти, огонь ненависти в глазах, но опущенные руки.
Они ненавидят их как и прежде. Но они никогда не оставались раньше одни.
Офицеры были командирами эльфьих бригад. Они привыкли идти за ними.
Теперь им оказалось не за кем идти.
Яевинн сориентировался быстро и взял многих под свое крыло, судя по слухам о пожарах и погромах в Вызиме, что гремели на всю Темерию. Остается только усмехаться и пожелать ему удачи на его пути к мечте, которая никогда не станет реальностью.
Где они смогут найти себе дом, когда даже Dol Blathanna оказалась для них закрытой?
Йорвет не видел себя командиром. Не после всего, что произошло. Не после того, как потерял глаз и не был уверен в своих боевых навыках.
Они смотрели на Йорвета горящими надеждой глазами. А ему хотелось лишь иронично рассмеяться в их юные лица.
Только у Киарана во взгляде была не только надежда. Но и уверенность, решимость - за них двоих. Он-то как раз Йорвета командиром видел, в отличие от него самого.
И оказался очень настойчив.
Туманные обещания найти место и жизнь лучше целой толпе, и тихие тренировки боевых навыков - восстановить, приноровиться иначе - все это оказалось лишь началом.
Офицерская выправка, что так и не выветрилась с "Врихедд", способность навести дисциплину одним взглядом (единственного глаза, между прочим), одним словом - что Йорвет невольно перенял у Исенгрима, все это оказалось первой ступенью к отряду.
Киаран явно был доволен собой, что добился своего. Он Йорвета не боится, он легко возражает ему, и также легко осаживает, если Йорвет перегибает палку.
И Йорвет к нему прислушивается. Не только потому что обязан ему жизнью.
Именно Киаран аэп Эасниллен заполняет собой ту пустоту, что осталась после гибели Исенгрима.
Траур Йорвет похоронил внутри себя где-то глубоко. Сейчас не время для него.
Флотзам оказался идеальным местом для такого, как Йорвет. Не сам город, разумеется. Лес подле него. Изучить его оказалось не так уж сложно. Тут, в глубине, спрятаны старые и даже действующие эльфские купальни, построенные на горячих источниках.
Статуи влюбленных, легенду о которых испоганили и извратили dh’oine.
Водопад неподалеку от места, где лагерь. С отличным обзором.
Частенько здесь находят трупы dh’oine, что вышли полюбоваться красотами, со стрелами в спинах.
Или не находили, потому что их съедали эндриаги.
Соседство в виде будущих кошельков любого ведьмака оказалось как нельзя кстати. Частенько из-за них боялись соваться в лес. Иногда еще и из-за скоя'таэлей.
Йорвет неплохо приложил руку, чтобы местные боялись.
И уже заслужил определенную репутацию.
И все еще заноза командира “Синих Полосок”.
Едва ему удалось прийти в норму, Йорвет поспешил уведомить Вернона Роше о том, что еще жив. Йорвету удалось убить стольких его бойцов, что уже весь отряд обвешан темерскими трофеями. Этакая визитная карточка.
Глубокая привязанность к Киарану и ненависть к Роше напоминают ему о том, что он все еще жив.
Малена обычная городская эльфка, предпочитает жить в комфорте. А еще она любит дурить голову dh’oine.
Гарвена - совсем не эльфка. Но Дэрэ принадлежит к этой расе. Только слепой не заметит взгляд Гарвены в ее сторону, и это все объясняет.
Она умеет быть дипломатичной. Но Йорвет ничего не теряет, имея информатора в городе. Пока она работает в его пользу, в чем Йорвет уже и убедился.
Именно она шепнула на ухо подле забора возле города, что под них пытается копать по чьему-то поручению какой-то бард. Откуда она это узнала? Говорят, что тот болтает много.
Может быть, говорит она, он всего лишь трепло.
Может быть, говорит она, у него чисто невинный интерес.
Ну конечно! Не бывает подобного! Обостренное чувство осторожности пробуждает внутри Йорвета желание поговорить с этим бардом.
По душам. По-своему.
По другому с dh’oine разговаривать он не научился и совсем не горит желанием.
Если Гарвена - всего лишь информация, пусть и почти всегда важная, то Малена - это действие.
Когда Йорвет спрашивает эльфку, не знает ли она некоего барда, она криво улыбается и говорит, что “маэстро Лютик” очень настойчив в своих ухаживаниях, пытаясь ее соблазнить.
Йорвету плевать, нравится он ей или нет. Йорвету нужно, чтобы она привела его ко нему. Вот и все.
Малена морщит свой напудренный носик, но соглашается. Ну, придется тебе потерпеть, девочка. В их деле вообще много грязи. И либо ты окунаешься в нее с головой, либо ею тебя забрасывают dh’oine.
Для Aen Seidhe в этом мире нет ничего другого. Смирись.
На закате у водопада она держит свое слово и приводит этого маэстро Лютика.
Нечасто Йорвет сам лично выбирается в засаду, но уж больно интересно посмотреть на этого любопытного dh’oine.
Одно слово - пижон. Нет, два. Хвастун еще. Разодет, как пестрая гарпия, даже перья нацепил. Улыбается самодовольно. Но музыка его хороша, да и поет отлично.
Может быть, у него в роду были Aen Seidhe? С полутьмы Йорвет чуть не принял его за полуэльфа, но приглядевшись, понимает, что ошибся.
Все происходит быстро. Двое приземляются подле него, хватая его за руки и заламывая их за спину. Лютня падает в траву, пока его вяжут по запястьям жесткими веревками.
- Эй, аккуратнее! Маэстро не так уж плохо играет, не сломайте ему ничего.
Голос Йорвета, тем не менее, звучит насмешливо, когда он приземляется, спрыгнув прямо перед ним, уже разглядывая вблизи.
- Спасибо, Малена. Дальше я сам, - она не спорит и спешит скрыться по тропинке, напоследок посылая барду воздушный поцелуй. Пройдя немного, она исчезает. Так можно подумать, если не знать, как ловко она свернула на другую тропинку, тщательно скрытую зарослями. Dh’oine не знают местных секретных ходов.
Йорвет наклоняется, поднимая лютню и внимательно ее разглядывает. Сложно не определить происхождение инструмента. Повезло тебе, маэстро Лютик. Будь иначе, ее разбили бы на месте, чтобы не тащить лишний груз.
- Эльфская работа. Где украл?
Поднимает взгляд, смотрит на барда единственным глазом. Выглядит то ли растерянным, то ли испуганным, то ли все вместе.
Поднимает голову, глядя в сторону и наверх, едва заметно кивает. Еще один sidh проворно и бесшумно спрыгивает с дерева, убрав за спину лук и надевает Лютику на голову льняной мешок.
Дальше они идут медленно и молча, ведя заложника и не позволяя ему видеть дорогу. Надо думать, многочисленные подъемы не доставят ему удовольствие.
Мешок с головы снимают, едва главоглаз подле пещеры показывается внизу на поляне, позволяя барду видеть это чудовище.
- Итак. Время тратить на тебя я не намерен. Или говоришь мне, на кого работаешь, или становишься ужином этой милой зверушки. Что выбираешь?
Одним движением достает кинжал, приставляя к горлу барда. На случай, если угроза главоглазом на него не подействовала.
Йорвет может его убить прямо здесь. И не гадать, и забыть про это сразу же. Главоглаз и труп сожрет с удовольствием.
Но что-то его удерживает. То ли его музыка, то ли эльфская лютня.
Не так-то просто найти такую. Интригует, зараза.
Поделиться42020-01-16 19:28:31
Эльфка стоит к нему спиной, и Лютик не видит ее лица. Не видит, как она внимательно всматривается в темноту, как настороженно хмурит тонкие брови, вслушиваясь в звуки засыпающего леса; видит лишь, как она медленно поворачивает к нему голову и щурит свои прекрасные глаза, словно пытаясь запомнить его. По крайней мере, Лютику так кажется. Или хочется, чтобы так оказалось на самом деле.
Он улыбается Малене и запевает последний куплет, вкладывая в строки весь свой восторг от окружающей его природы, красоты бурлящей воды и женщины, стоящей от него так удивительно близко и так невозможно далеко. Пальцы ловко и нежно ласкают струны, словно любимую женщину, с любовью и трепетом сотворяют мелодию. И в эту минуту не существует никого, кроме них: кроме барда и эльфки, водопада и дикого леса… И разве так отчаянно не шепчет одинокая мысль, потревоженной птицей, бьющуюся где-то на задворках сознания? Разве не странно, разве не глупо выбраться из защищенного города под покров ночи туда, где никто не услышит крики? Где никто не сможет найти? Но дурман в голове все еще теплится, не исчезает, продолжает опьянять. Заставляет окончательно потерять бдительность.
И Лютик бдительность теряет, не замечает ни сгущающихся теней, ни тихого, едва слышного шелеста листьев, словно кто-то осторожно пробирается сквозь заросли. И когда последний куплет застывает на губах, Лютик прикрывает глаза и замирает, наслаждаясь наступившей тишиной.
— Прекрасно, dh’oine, как всегда прекрасно, — улыбается Малена и делает шаг назад.
А затем...
А затем всё действительно происходит быстро, слишком-слишком быстро.
Лютик едва успевает моргнуть, повернуть голову на резкий звук, раздавшийся позади него, и выдохнуть, встретившись взглядом с чужим. Холодным. Неприятным. Липким страхом отдающим в загривке. Лютик сглатывает, моргает и тихо охает, когда чьи-то руки резко хватают его за запястья, сжимают их с силой, словно намеренно стараясь причинить боль. Выдыхает и не менее резко втягивает носом воздух, зажмуривает глаза, пытаясь унять судорожно бьющееся сердце.
— Что за...
Договорить не успевает — руки бесцеремонно заводят назад, кожу обжигает веревка, грубая и жесткая. Паника захлестывает барда с головой, и Лютик дергается, пытается вырваться из внезапных пут, что-то шипит сквозь зубы и резко поднимает голову, широко распахнув глаза. А затем едва не засмеявшись нервно, замирает, чувствуя, как ледяное спокойствие медленно касается его сердца, охлаждает голову, уничтожая последние крупицы дурмана. “Йорвет!”
Йор-вет.
Чужое имя горчит на губах. Оставляет послевкусие. Вынуждает облизнуть пересохшие губы и смотреть стоящему перед ним эльфу прямо в глаза. В темные. В кажущиеся бездонными в полумраке. “Йорвет. Йорвет. Йорвет!” Лютик знает его, конечно, не лично. Едва ли у них была возможность встретиться раньше. Но он знает его по чужим рассказам, полным страха и жгучей ненависти, знает, что за его голову объявлена награда, и знает, что вызвался сам разузнать о нем, думая, что шпионский опыт позволит быстро найти необходимую информацию. Но сейчас, при данных обстоятельствах, Лютик не уверен, подвернулась ли ему удача столкнуться лицом к лицу (и совсем не в переносном смысле) с лидером скоя’таэлей или же небеса и Мелитэле разгневались на него и позволили смерти завести в ловушку, откуда выхода не найти.
— Спасибо, Малена. Дальше я сам, — насмешливо произносит эльф, а голос оказывается на удивление приятным, мелодичным. Не таким, каким Лютик представлял себе.
Лютик пытается улыбнуться, но злость на себя перекрывает напускное дружелюбие. Малена посылает ему воздушный поцелуй, скрывается в тени и исчезает. Исчезает, перехитрив его, обведя вокруг пальца. "Коварная девица! Дьяволица в женском обличье!" Раздражение разрывает изнутри, хлещет по уязвленному самолюбию, и Лютик медленно выдыхает. Этот раунд он проиграл, увлекся женской юбкой и забыл, о чем забывать совершенно не должен был, что осторожность на первом месте, а красивые девицы — на втором, а не наоборот. "Дурак ты, Лютик, — слышит он, словно наяву голос Геральта. — Дурак ты. Кто ж просил тебя лезть, куда не просят?"
— Что? Украл? — Лютик вздрагивает и удивленно-растерянно смотрит на эльфа, в первые секунды не совсем понимая, о чем идет речь. В голове все еще звучит тихий голос ведьмака, как всегда спокойный, с ноткой укоризны. Но ведьмак далеко, а Йорвет на расстоянии вытянутой руки. "Дурак ты, Лютик... Геральт, заткнись хоть на минуту!" — Ничего я не крал... — но не договаривает, замолкает на середине фразы. И смотрит; смотрит, как эльф поднимает его величайшую ценность, лютню, подаренную Торувьель.
***
С мешком на голове идти сложно: Лютик спотыкается, запутывается в своих ногах, задыхается от затхлого воздуха, с отвращением вдыхает запах мешковины. Не вырывается – бесполезно. Понимает, что далеко не убежит. Да и вряд ли есть в этом есть смысл: с завязанными руками в глубине леса, под покровом ночи, в окружении опасных существ... Если не эльфская стрела пронзит сердца, значит на части разорвет другая тварь. Лютик вздыхает и в очередной раз спотыкается об корягу, едва не задев рядом идущего эльфа. Другой, тот, что идет позади, ощутимо толкает в спину и презрительно шепчет "dh’oine".
Наконец, они останавливаются, и ненавистный мешок стягивают с головы. Лютик с блаженством улыбается – прохладный ветер приятно ласкает лицо. Оглядывается, успевает рассмотреть близко стоящих скоя’таэлей, запомнить лица, детали одежды. И хочет уже сказать, что не обязательно было его вести таким образом, что можно уже развязать, как взгляд падает вниз. Вниз. Туда, где на поляне копошится омерзительное существо. Огромное. И отвратительно страшное.
— Итак. Время тратить на тебя я не намерен. Или говоришь мне, на кого работаешь, или становишься ужином этой милой зверушки. Что выбираешь?
Лютик чувствует, как бледнеет, как почва медленно уходит из-под ног; голос Йорвета доносится, словно из-под толщи воды, так глухо и так далеко. Прикосновение холодного лезвия к коже отрезвляет, бард вздрагивает, фокусирует взгляд. Дернись – и польется кровь, читается в чужих глазах. Лютик приподнимает бровь, наигранно-удивленно кривит губы в улыбке и пытается слегка отодвинуться от кинжала, показательно морщась.
— Совсем не обязательно было доставать эту штучку. Легко поранить себя или другого, — бард снова улыбается, а мысли в голове хаотично искрятся, искрятся, искрятся. — И во-первых, вежливость, друзья мои лесные, – неотъемлемая часть современного общества. Так бесцеремонно ворваться на чужое свидание! Ах... что за манеры... что за нравы... — Лютик картинно вздыхает и нахально вздергивает подбородок, смотрит Йорвету прямо в глаза. — Во-вторых, обвинить меня, Лютика, самого известного и талантливейшего барда на всем Севере... Что я, Лютик, лучший друг всех нелюдей и почитатель красоты, на кого-то работаю? Ха! До чего же людская зависть не знает границ...
Лютик говорит, не может замолчать. Страх перекрывает здравый смысл, перерождается в напускное спокойствие. Лютик говорит, усмехается, но не перестает внимательно следить за реакцией эльфа, ловит каждое движение его губ. Темнота изменяет черты лица, делает их мягче, придает загадочности. В темноте Йорвет не кажется опасным.
— В-третьих, зверушка, конечно, очаровательна и мила, но, увы, не в моем вкусе. Боюсь, что и я в не в ее вкусе тоже, — поморщившись, бормочет. Лезвие вновь опасно касается шеи. — Барды хороши тогда, когда поют, а не когда становятся ужином. Да и к чему такая реакция? Пальцем не трогал эльфов... нет, конечно, были дела с эльфками, но им пальцы нра... Ах! Легче-легче, друг мой... Не стоит так смотреть!
Поделиться52020-01-16 19:50:54
Киринн - совсем молодой эльф. Отряд Йорвета нашел его в одной сожженной деревне почти сразу после того, как сформировался. Сложно сказать, кто именно там устроил катаклизм. Поговаривают, что по тем местам прошлась Дикая Охота, но Йорвет не особо любит вдаваться в такие подробности.
Киринн прятался в подвале какой-то кузни, он был измазан сажей, смотрел вокруг испуганным взглядом.
И лишь когда увидел, кто его обнаружил, в его глазах появилась надежда.
Он присоединился, долго не раздумывая. Пусть, возможно, сначала и не горел идеей борьбы, но идти ему было некуда.
И он вынужден был научиться тому, что делали скоя'таэли. Убивали, грабили, выживали и пытались направить свою деятельность хоть в какое-нибудь русло.
Со временем, достаточно быстро, Киринн ожесточился. Вскрыть глотку dh’oine стало для него столь же обыденным, как и в “прошлой” своей жизни - выковать меч.
В починке оружия он незаменим.
Только вот иногда лезет на рожон, порой необдуманно агрессивен и приходится его осаживать.
Не похож на любителя подчиняться, но следует за Йорветом. Как и другие.
- Командир, может разбить его инструмент? Сговорчивее станет.
Его голос Йорвет слышит сзади и чуть в стороне. Оборачиваться не нужно, чтобы понять - лютню барда держит в руках именно Киринн.
Может быть, метод действенный. И одной угрозы хватит, чтобы этот Лютик выложил все как на духу.
Но Йорвет здесь не выдерживает.
- Еще раз услышу подобное, Киринн, будешь кормить главоглаза с рук, понял?
Он тушуется, бормочет что-то про “только предложил”, но замолкает и не влезает больше в дела допроса.
Лиц dh’oine в большинстве своем Йорвет не запоминает. Зачем? Они все одинаково уродливы. Грубые, местами асимметричные черты лица, будто пьяный краснолюд обрабатывал огромный и кривой валун, пытаясь сделать лучше, но вышло гораздо хуже.
Большинство - огромные туши, заплывшие жиром, но в любом случае, плотнее, чем любой Aen Seidhe.
Одного Йорвет запомнил. Трудно забыть Вернона Роше, когда смотришь ему в лицо, понимая, что смотришь прямо на свою смерть. Но даже уйти покорно Йорвет не собирался. А в итоге это спасло ему жизнь.
После войны они тоже сталкивались, не раз. Прямо или косвенно, второе чаще. Роше следующий в списке Йорвета среди командиров специальных отрядов Северных королевств. Четырех уже нет, о чем и свидетельствуют гербы на ремне.
Пятая попытка пока не приносит успеха, этот ублюдок даже и не боится небось. Спит и видит эльфа на виселице. Может быть, ему бы это правда прибавило чести, а Йорвету было бы умирать не так паршиво, стань это заслугой темерца.
Разглядывает барда. Пожалуй, его тоже будет легко запомнить. Не такой уродливый, как большинство dh’oine. Можно бы даже принять за полуэльфа, будь у него заостренные уши. Но, все-таки, вряд ли.
Эти ребята отличаются особенным нравом. Кровосмешение с dh’oine мало дает пользы для характера в первую очередь.
Большинство полуэльфов наследует форму ушей и высокомерие у Aen Seidhe. Как же это некстати разбавляется физическим старением, более коротким сроком жизни и неуемной агрессией, взятой у dh’oine! Еще несколько поколений нормальных генов - и эта мерзость сотрется, как стерлась у большинства из них. Но в подобном текущем им уже мало что поможет.
Впрочем, иногда они неплохой расходный материал. Когда очень нужно.
Но этот Лютик не вызывает сильного отторжения. Действительно ли он шпион? Страх и замешательство написаны на его лице.
Умирать он не хочет, умирать он боится. Может быть, наводка оказалась ложной. И Малена таким образом решила отделаться от навязчивого ухажера - с помощью "белок", не спросив согласия. С нее станется. Если это правда, стоит подумать - спросить с нее это или махнуть рукой. Она может вертеть dh’oine во Флотзаме за теплую постель и сытную пищу сколько хочет, но такие фокусы с Йорветом и его отрядом не пройдут.
Ей стоит это зарубить себе на хорошеньком носу, если она не хочет неприятностей.
Есть и другой вариант. Малена ошиблась.
В любом случае, это они сейчас проверят.
Отвечать не хочет. Трясется от ужаса, но бодрится вслух. Болтает слишком много, и это заставляет закатывать единственный глаз и бороться с искушением все же вонзить ему нож в горло, лишь бы уже наконец заткнулся.
И ничего по делу. Стоит попробовать другой способ.
Всегда на крайний случай есть муравейник и что-нибудь сладкое. Хотя далеко не факт, что найдется. Любимые пытки Фаоильтиарны не совсем во вкусе Йорвета - как-то скучно.
Эффект нужный, впрочем, у них есть.
- Вижу, что врешь.
Спокойно и уверено. Отходит на шаг, опускает нож. Бард его боится, но этого недостаточно, чтобы разговорить.
И добыть нужные Йорвету сведения.
Он не исключает вариант, что этот Лютик правда мало что знает. Значит, испробует все возможное. Главоглаз, муравейник, нож и изуродовать его…
Вряд ли проймет лицо. А вот повредить гортань с возможностью остаться живым, но больше никогда не петь - другой вопрос.
Сломать ему пальцы, чтобы лютня в них больше никогда не издавала чистых звуков? Легко.
Йорвет щурится. Внимательный взгляд сначала на его горло, едва он замолчал. Затем на лютню в руках Киринна. Сразу после - куда-то за спину барда, где держат его связанные руки.
Если не дурак, проследит за ходом его мыслей. Что, уже страшно, dh’oine?
- Меня не волнует, чем мои так называемые “сородичи” марают свою честь и свои же тела. Я уже задал свой вопрос и повторять его не намерен.
Легкий кивок держащим барда эльфам. Те все понимают без слов и тащат его в к краю обрыва.
Шаг - и стоит слегка ткнуть кончиком ножа в плечо Лютика. Порвал дублет, ай, неприятно! Не он был целью, а легкая царапина на плече.
Главоглаз, почуяв кровь, издал звук, похожий на рычание и устремился в нашу сторону.
Давно Йорвет его, кстати, не кормил.
- Будешь говорить? Или мне попробовать другой вариант, dh’oine? Ты храбришься и делаешь вид, что смерти не боишься. Но я догадываюсь, чего ты боишься больше. У тебя на лице все написано. Каково будет жить, но больше не держать в руках лютню и не петь, а? Или быть совершенно бесполезным в общении с прекрасными beanna? Не хотел бы так, я уверен. Впрочем, я буду немного милосердным и, возможно, тебя всего лишь съедят. Все зависит от того, насколько мне не понравится сказанное тобой.
Йорвет снова переводит взгляд на давний подарочек того самого Сопряжения Сфер. Главоглаз держится на задних ногах, передними упирается в отвесную стену земли, пытаясь достать до источника крови. Огромный панцирь шатается под тяжестью его веса, прямо в такт дыханию заложника.
Можно было просто туда столкнуть барда и забыть про него. И следить за эльфами станет некому.
Но это не выход. Тот, кто нанял его, легко наймет и кого-нибудь другого. Главоглаз, конечно, отожрется от пуза, но это достаточно утомительно. Да и время тратить на этих горе-шпиков, узнавая имя нанимателя, Йорвету бы не хотелось.
Поэтому придется возиться с этим любителем ублажать местных женщин языком. Точнее, своей хвастливой болтовней и пением.
Может быть, прямо сейчас, Йорвет дает ему больше поводов выглядеть в их глазах героем. Мог бы и поблагодарить, кстати.
Поделиться62020-01-16 20:55:46
У Лютика подкашиваются ноги, когда чудовище на поляне вновь издает звук, одновременно похожий и на рычание, и на громкое клацанье. Напускная бравада испаряется, и здравый смысл звонким колокольчиком отрезвляет, намекая, что, мол, не одумается эльф и не отпустит, что разозлится и скинет вниз к почуявшему кровь главоглазу на радость себе и своим "братьям"; что не сон это и не кошмар, что не выпивка оказалась слишком крепкой и что происходящее не видится в пьяном мороке; что не придет внезапное спасение в лице беловласого ведьмака, молчаливого и разозленного, что не вздернет он за шиворот нерадивого друга и не выскажет, что от него, Лютика, больше проблем, чем пользы. Последняя мысль в голове опасливо кружится, и Лютик поджимает губы, думая, что если он умрет, а ведьмак отыщет себе нового барда, посмевшего петь про его приключения, сделает все, что сможет, но вернется неприкаянным призраком и... нервная улыбка искривляет губы. Лютик встряхивает головой, вздрагивает, вновь напоровшись на кончик ножа, и думает, что он все-таки дурак. Геральт призраков, как морковку рубит, взмахнул серебряным мечом, пальцами как-то щелкнул, и от злобного духа остался лишь отголосок протяжного крика.
— Ох, — глубокомысленно изрекает Лютик, выныривая из своих мыслей и пытаясь сфокусировать взгляд на Йорвете. Эльф почему-то в глазах расплывается, а голос его раздается так непривычно глухо, что бард, не удержавшись, нелепо улыбается. Страх совсем его лишает рассудка! Лютик вновь встряхивает головой и испуганно замирает, снова услышав рычание главоглаза. Воображение услужливо подсказывает, как дивная тварь, дай только ей шанс, начнет разрывать его тело на клочья, упиваясь вкусом крови и наслаждаясь запахом страха и скорой смерти. Подсказывает, как сломает в один миг все кости – и кричи, срывая голос, но никто не услышит, не спасет. Бесславная смерть талантливого менестреля от когтей (когтей ли…?) лесной зверушки.
— … и, возможно, тебя всего лишь съедят…
— Съедят?
Голос его подводит – получается как-то недоверчиво жалобно, и Лютик проклинает свое воображение, такое красочное, настоящее, что сейчас гадливо улыбается, щекочет под ребрами, заставляет, словно наяву почувствовать смрад, исходящий из пасти чудовища, и его липкое дыхание, касающееся человеческой кожи. Лютик не хочет, но снова представляет, как главоглаз впивается в него зубами и рвет, рвет, рвет на части, а он не может ни вырваться, ни убежать. Хотя даже убежать от него не получится: куда ни посмотри – лес, кусты, коряги. Темнота. Побеги на север – встретишь дерево, запнешься об корень. Залезешь на дерево – любовно эльфы стрелой пронзят. Повернись на запад – нога попадет в яму, падение и… “И нет тебя, маэстро! Браво, Лютик, браво!” С губ срывается нервный смешок, и паника отчаянно сжимает виски.
— Съедят? — зачем-то повторяет он и, пытаясь придать себе серьезности, хмурится, а затем всматривается в лицо все еще расплывающегося Йорвета, отмечая, что взгляд у него недобрый. Видимо Лютик успел прослушать остальную его фразу и вовремя не ответить на какой-то вопрос. — А как же концерт в Оксенфурте... Но... действительно... Какой концерт? Да нет… бред какой-то!
И мир перед глазами померк.
***
Судя по всему, он пролежал без чувств не менее часа или, может быть, двух. Тело успело онеметь от неудобной позы: кто-то, правда, не слишком заботливо, прислонил его к дереву, связав веревкой ноги, и видимо с наслаждением отхлестал по щекам, в попытке пробудить. Щеки болят, горят огнем, и Лютик неодобрительно морщится, пробуя пошевелить челюстью, и выдыхает облегченно – не сломали. И в голове закрадывается шальная мысль, что годы "тренировок" не прошли даром: уж сколько раз ревнивые, обиженные, возмущенные, окрыленное дамы давали ему пощечины за все хорошее и не совсем, сколько раз получал он от особенно ретивых мужей, что эльфская рука кажется почти материнской. Лютик усмехается, тихо хохотнув, а затем болезненно кривится. И теперь уже стон срывается с губ. Полулежать, полусидеть неудобно: земля холодная, противно сырая, и коряга впивается в бок. И чудится, что по ноге кто-то ползет.
— Очнулся, dh’oine? — где-то рядом раздается голос, и Лютик неохотно разлепляет глаза и осторожно поворачивает голову в сторону, откуда раздался звук. И правда, рядом сидит какой-то эльф с его лютней на коленях. И так бережно ее держит, что бард ревностно выдыхает, обиженно сопит и быстро облизывает пересохшие губы. Не удивляясь, что пить хотелось страшно.
— Что... — начинает, но не успевает и несколько слов сказать, как эльф его перебивает, видимо устав сидеть и охранять проблемного шпиона. Он говорит, что пролежал их пленник примерно час, не реагируя ни на пощечины, ни на резкий запах какой-то травы, что подсунули ему под нос, что подумали, что помер он от ужаса, и не ожидали, что бард начнет пинаться, от того и связали ему ноги. И от каждого произнесенного слова Лютик понимал, что жив он только из-за одного – Йорвету нужно было знать, на кого он работал. Видимо слишком уязвилась его гордость, что какой-то человек подобрался так близко к его отряду, что посмел, что перешагнул черту. "Что же... Мы живы, значит, еще не все потеряно! Думай, Лютик, думай..."
Когда короткий рассказ подходит к концу и его, Лютика, надзиратель куда-то исчезает, бард остается в одиночестве ненадолго – слышит, как хрустит ветка под чьей-то ногой, – и улыбается вымученно добродушно, зная, кто и зачем подошел к нему.
— Инициатива наказуема, — голос на удивление ровный, и Лютик осторожно прислоняется головой к стволу дерева, прикрывает глаза. — Вы убили стольких людей, разве можно было не ожидать, что за вами пошлют шпиона? Меня не послали, вызвался, наверное, сам. Сыновья, отцы, мужья – все погибали от эльфских стрел. Несчастные вдовы, обозленные солдаты... — в висках отдает тупой болью. "Вы похожи... с ним". — За твою голову просят так много монет, но признаться, цена слишком мала. И нет, — Лютик резко дергает подбородком, не позволяя себя перебить. — Имени не знаю, не знаю, как выглядит. Смутно помню, как обсуждали другие, но с чужих слов описать не решусь. Слышал довольно много, — в голосе ни капли лукавства, но врать, когда необходимо, он умеет. А сейчас нужно было уметь.
Поделиться72020-01-16 21:05:41
Кто для них скоя'таэли, а? Йорвет слышал множество вариантов. “Эльфская погань” - еще самое мягкое.
Конечно, раса, что отличается от них, казалось бы, лишь только формой ушей, но все сложнее.
Гораздо сложнее.
Потому что во всех своих бедах dh’oine обвиняют Старшие Расы. Потому что для них нормально - сорвать злость на первом же прошедшем по улице эльфе или краснолюде.
Потому что они считают себя выше, лучше других и считают, что имеют на это право.
Кто такой этот Лоредо? Да всего лишь обыкновенный en pavien кусок дерьма, умеющий только вонять.
Тем не менее, умудрился подчинить себе весь этот паршивый городишко. Патрули усилил, чтобы ни один остроухий выродок не смог пробраться в город мимо стражи и выход оттуда - только через петлю на главной площади.
Редко кто из отряда Йорвета был действительно неосторожен, попадая на показательную казнь.
Чаще всего доставалось тем, кто жил во Флотзаме или деревеньке за его стенами - Биндюге.
Кажется, именно там сейчас обитает Седрик.
Старый sidh, кажется, даже старше его самого. Устал от борьбы, не видит в ней смысла. Как и Йорвет.
Заливает все свои проблемы самогоном, скрывая от всех причину. Йорвет ее знает. И он никогда не спрашивал Седрика, что именно тот видит, какое будущее.
Хреново жить с этим знанием, хотя его алкоголизм и был в свое время серьезной проблемой в отряде.
Седрик все же ушел с миром, и Йорвет его отпустил. Пусть и высказал то, что об этом думает.
Ведь все просто.
Разве он может нормально жить с dh’oine? Разве на фоне того, что Йорвет и его эльфы делают Флотзаму, на него смогут смотреть, как на непричастного?
Разве никто не будет шипеть ему вслед, кидаясь камнями, несмотря на то, что он делает для деревни?
Седрик выбрал себе такую жизнь. Среди чужих и унижений. Думает, что так ему будет лучше.
Может быть, он и видел что-то. Но Йорвет-то - нет.
Они пошли разными путями. У Седрика - капканы, бутылка самогона и помощь жителями деревни, несмотря на то, что они те еще неблагодарные скоты.
У Йорвета - бард в тисках, шпионящий на кого-то, его лютня эльфской работы в руках у одного из помощников скоя'таэля, и голодный разъяренный главоглаз в овраге.
Веселое представление, ничего не скажешь. Зато не нужно ни под кого прогибаться.
На страх dh’oine всегда смотреть приятно. Слетает с лица это презрение к Старшим Расам, едва стоит им скрутить руки. Дрожат губы и глаза влажные, едва стоит пригрозить им хотя бы ножом.
Сразу начинают лебезить. Молить о пощаде, обещать все, что угодно - припасы, жен на потеху, детей в рабство, лошадей в дорогу, одежду на зиму, хрен знает что еще, лишь бы живыми отпустили и не покалечили.
Смешные такие. Знают ведь, что все равно Йорвет их убьет, а что ему нужно - заберет после.
Не все такие, конечно. Некоторые и перед смертью изрыгают проклятия и ругательства в сторону “поганых нелюдей”, которые “пришли отобрать честно нажитое имущество”. Благополучно позабыв, у кого их предки пару столетий назад забрали все земли.
Только и от этих страхом смердит.
Бард явно не попадал в такую ситуации раньше. Или привык из нее выкручиваться своим излишне болтливым языком. Или спасал его кто вовремя, и сейчас надеется на это.
Вон, какие взгляды бросает в сторону тропинки, по которой ушла Малена. Только нет там никого, дозорные уже давно бы дали знать. Или тихо устранили бы угрозу.
Неоткуда тебе помощи ждать, Лютик. Придется выложить все как на духу. Говори уже. И, возможно, уйдешь живым. Вместе с лютней, так уж и быть.
Лютик же не спешит ничего выкладывать. И слишком испуганным к тому же не выглядит. Скорее, глубоко растерянным.
Молчание бард нарушает не сразу, видимо, переваривая полученную информацию.
А когда наконец открывает рот, выдает такое, что даже держащие его sidh не в силах скрыть сильного удивления.
Йорвета выручает привычка держать лицо. Но сначала ему кажется, будто бы он ослышался.
Лютик что, серьезно? Dh’oine, тебя тут, на минуточку, могут убить. Без проблем, одним движением руки.
Стоит Йорвету взмахнуть, ты тут же получишь в горло стрелу, даже пикнуть не успеешь!
И ты беспокоишься о… каком-то концерте?
- У тебя проблемы с головой, что ли?
Вот и все, что эльфу удается выдавить вслух, но ответить бард уже не успевает. Потому что отключается и обмякает в чужих руках.
- Du maere, - нервного смешка сдержать не удается. - Я думал, меня больше не поразит уже ни один dh’oine, но этот певун умудрился. Толком ничего не сделав.
По лицам бригады видно, как они едва сдерживаются. Йорвет только небрежно машет рукой. Пусть себе.
Глубже в чащу, куда точно никто не рискует забраться, Лютика несут под дружный взрыв хохота.
***
Очнулся пленник через пару часов, о чем командиру благополучно доложили. Не без труда, конечно, как и объясняли. Это уже неважно.
Теперь можно и поговорить. Наедине.
Лютик связан, сидит у дерева и явно не понимает, что происходит. Дозорный с лютней сидит рядом, тщательно следя за каждым движением головы барда.
- Оставь нас.
Когда они остаются наедине, Йорвет наклоняет голову, насмешливо его разглядывая. Лютик заговаривает первым.
Эльф слушает, спокойно раскуривая трубку. Ветер несет дым Лютику в лицо, но подобная деталь Йорвета как-то не слишком заботит.
Врет? Черт его разберет на самом деле.
- Редко я встречаю таких, как ты. Говоришь складно. Доброволец… Жить надоело? - очередная порция дыма идет в сторону барда. - Мне нет дела до тех жизней, которые я отнял. И совесть не мучает. В таком случае… Кому ты докладываешь? Не в корчме же орешь под лютню военные тайны севера.
Внимательный взгляд единственным глазом. Записки тоже вряд ли оставляет, тонкое это дело.
Йорвет твердо решил, что добьется от пленника информации, на кого он работает. Поворачивается, невзначай позволяя Лютику увидеть охотничий нож, что висит на ремне.
Тебе же будет лучше, если скажешь правду, dh’oine.
Поделиться82020-01-16 21:10:43
У Йорвета в голове война, а во взгляде — презрение к всему человеческому. И Лютику его, на удивление, жаль.
Йорвет смотрит так насмешливо, словно хочет показать, что жизнь сидящего перед ним барда стоит ни больше кроны, и смотрит он с таким ожесточением, что Лютик не может сдержать улыбки. Возможно, из-за того, что эльф, обещавший скормить его главоглазу, его не скормил, даже не бросил одного умирать в лесной чаще, а привел за собой, притащил, если быть точным, на эльфских закорках. Не на своих, конечно же. Неинтересный сюжет для красивой баллады. Но допустить на мгновение, всего лишь на миг, что его могли пронести через лес на руках, словно дивную деву, — и вторая улыбка расцветает на бледных губах. Слишком забавно и слишком нелепо — поверит ли слушатель в подобную быль? Если выживет, заменит поэта на принцессу, брошенную одну погибать, такую красивую, чудную-чудную, чтобы сердце при мысли о ней кровью алой обливалось от боли. И обязательно, без тени сомнения, странник из дальних земель деву эту, конечно, спасет. Спасет и на руках через тени и холод, через ветви и сумрак, прижимая к горячей груди, пронесет, а потом поцелует, ведь такой конец хочет простой люд? Без страха и гнева, без смерти и крови, которых и так в жизни людей сейчас слишком много.
Но Йорвет причин его улыбок не знает, да лучше ему продолжать и не знать. Стоит и закуривает, а потом показывает на нож, притаившийся на его ремне. Лютик едва слышно вздыхает, потом закрывает глаза и мысленно просит себя помолчать, не съязвить, намекая на скудность фантазии, на вновь повторяющийся сюжет: связанный бард, блестящее в свете огня холодное лезвие, недовольный эльф, быстрый взмах опытной руки, громкий вскрик и алые капли на потрепанном ночью дублете. Считает до десяти, а потом открывает глаза и неловко хмурит брови, стараясь не выдать своего состояния. Потому что в глубине души Лютик уверен, что даже если воображение Йорвета и полно ярких образов, что можно и как сделать с пленником, то все равно ему не понять, что смогут сделать шпионские сети с изменником, выдавшим особый секрет. Человеческая фантазия — извращенная, подстегиваемая животным инстинктом, — не знает границ.
— В корчме? Орать под лютню? Военные тайны? Севера? — переспрашивает нарочито весело, словно укоряя в такой простоте. — Пленитель мой опасный, это давно вышло из моды. Наверное, с тех пор, как короли и их подданные научились ходить и слушать, а еще пить и лапать девок в корчмах. Увы, такой способ не доступен в наше время, хотя, признаюсь, лишил бы многих ненужных формальностей и позволил бы быстрее донести информацию до нужных ушей.
Лютик хочет еще что-то сказать, уже открывает рот, формулируя фразу, но вынужденно замолкает, когда ветер приносит дым от трубки ему прямо в лицо. Бард, не удержавшись от щекотки в носу, звонко чихает. Несколько раз подряд.
— Ну и дрянь же ты куришь! Ни удовольствия, ни-че-го, — произносит по слогам и снова чихает, а затем шмыгает носом и, помедлив, прислоняется затылком к дереву. — Нет, право. Лидер скоя’таэлей, а курит дешевый табак? Конечно, — кивает со знанием дела, — лучший табак, по моему скромному мнению, надо покупать у краснолюдов. Ух, черти, знают в этом толк... О! Была такая история забавная. Как-то раз... — и заметив, как у Йорвета нетерпеливо дернулся подбородок, Лютик благоразумно замолкает и становится на удивление серьезным, без тени прежней веселости. — Хорошо, оставим подобные истории на потом.
Ветер вновь приносит клуб дыма, и Лютик чуть ежится, стараясь не вдыхать горький аромат.
— Знал бы я сам, кому докладываю. А если и знал, то что это изменило бы? Собрал бы отряд и напал бы в открытую? Ворвался бы в город, распугивая граждан изящным луком? — Лютик старается улыбнуться, но уголки губ лишь слегка вздрагивают, и бард отводит глаза в сторону, всматриваясь в очертания дерева, чьи кривые ветви, казалось, походили на крючковатые пальцы его пятиюродной бабки по отцовской линии. — А способы... На что хватит изобретательности и авантюризма. Отправлять открыто письма — слишком рискованно. Этот ублюдок Лоредо, — Лютик кривится, словно от зубной боли, — хуже ревнивой жены. Мнительный садист, подобно вшивой ищейке, лезет в каждую щель. Видит Мелитэле, хотеть смерти человеку грешно...
Здесь, на поляне, посреди густого леса, тихо, и только голос Лютика пронзает ночную тишину. Говорить, плутать среди слов, рассказывая крупицы правды, кажется легким делом, но, видит Мелитэле, сноровки на долго не хватит. У Йорвета впереди целая вечность. У Лютика на горизонте слабо маячит еще один прожитый день. Сколько еще он сможет говорить, смеяться своим шуткам, уводить от основной цели разговора? Через сколько терпению эльфского старца придет конец? Прочитать по лицу невозможно, слишком ловко скрывает он свои чувства, и Лютик вновь ежится, теперь уже от холодного ветра, и с грустью бросает взгляд на замерзшие пальцы.
— Послушай... — неловко прокашливается, — может развяжешь? — и протягивает к Йорвету связанные руки. — Убежать я все равно не смогу, а напасть, — Лютик улыбается немного смущенно, — боюсь, из бардов плохие бойцы.
Поделиться92020-01-16 21:13:48
Они всегда казались на одно лицо. Грубые, неотесанные, ошибки какой-то странной эволюции. Эльфы не были результатом развития животных, в отличие от dh’oine.
Всего лишь безволосые обезьяны. Кто-то различает по мордам обезьян? Это вряд ли.
Вот и для него dh’oine тоже были все одинаковые.
Но находились и исключения, типа Вернона Роше. Трудно забыть лицо того, кто однажды уничтожил целый отряд. И наверняка убил бы и их командира, не окажись тогда Йорвет проворнее.
Перед лицом смерти, когда умирать совсем не хочется, открываются возможности для действий со всех сторон.
Или это многолетний опыт? Сейчас уже совсем неважно. Йорвет гораздо позже понял, что смерть его упорно не берет.
С какой-то стороны, это даже забавно. Значит, он может еще принести пользу этому миру, хоть какую-то.
Может быть, скоя’таэлям не победить в этой войне, но чего стоит вся прошлая борьба, если они просто опустят руки?
Говорят, Нильфгаард, потерпев поражение под Бренной, тоже сдаваться не намерен. Вряд ли Эмгыр вар Эмрейс оставит в покое северные земли.
Сейчас он смотрит на связанного барда, который еще и улыбается. Подобных ему Йорвет еще не встречал. Лютик даже отличается от рядовых жителей Флотзама. Не самый богатый город - Лоредо гребет под себя все, что дотянется. Одежда у dh’oine старая, поношенная, не всегда своя собственная.
Иронично. Прям как и у его лучников, что прячутся в лесу от сомнительного “правосудия” и не раз устраивали разруху на улицах города. Некоторым это стоило головы, но они сами знали, на что шли. Добровольно. Это все-таки того стоит. Йорвет никогда не строил для них иллюзий. Да, это рискованно. Это опасно. С очередной вылазки не все вернутся.
Они к этому готовы. Он дал им цель, даже если это и получилось ненамеренно.
Никто не хотел опускать руки после войны, но никто не решался повести за собой. Только в выжившем офицере “Врихедд” они увидели надежду. У Йорвета нет права ее отнимать, а сам он сидеть сложа руки ненавидит до сих пор.
Йорвет молчит, ожидая, когда Лютик начнет говорить. Бард уже выглядит не так презентабельно, как пару часов назад, едва они его поймали. Дублет помялся, в паре мест даже порван. Веревки крепко стягивают его тело, но в полусидячем положении вряд ли dh’oine испытывает сильные неудобно.
Боится все еще, разумеется. Оттого и болтает много.
Йорвет хмурится, щурит единственный глаз, подавляет эмоции с помощью своей курительной трубки и пытается вытянуть суть из монолога этого горе-артиста.
Едва сдерживает смешок, когда Лютик комментирует запах дыма. Табак ему не нравится, посмотрите на него!
Удивительно, но этот dh’oine не вызывает желания выпотрошить его, как накера к обеду главоглаза, провести ножом по его горлу. Он всего лишь забавный, даже почти не жалкий.
В голову закрывается крамольная мысль отпустить его восвояси, все равно он бесполезен. Но старая выдержка подсказывает, что внешность бывает обманчивой.
Как и показательное поведение на публике. В плену бард уже не теряется, забалтывать умеет, хитер небось, как…
Как Вернон Роше. Или он сам.
Нет, Йорвет не собирается покупаться на эту показательную простоту. Лютик явно стоит пристального наблюдения, и не только здесь и сейчас.
Эльф понимает, что просто так его не отпустит.
- Ты все еще в плену, dh’oine. Откровенно говоря, я плевать хотел на твой комфорт, - немного иронично, пока Йорвет вновь выпускает изо рта столб дыма. Не в табаке дело, конечно. Видимо, бард просто не может молчать. Как его вообще в шпионы взяли? Язык без костей.
Самого главного умудрился так и не сказать. На кого он работает. Кому докладывает. Йорвет уже начинает терять терпение.
Разговор напоминает партию гвинта, где победит тот, кто соображает быстрее и лучше. Кто сумеет выстроить выигрышную стратегию из карт, что в руках. Выбор дается небольшой.
Йорвет не слишком любит играть в гвинт. Именно этот проигрыш больше всего бьет по эльфской гордости, выводит из себя и напоминает о потерянном времени. Йорвет никогда не говорит, что играет в гвинт, его колода спрятана в надежном месте.
Только изредка, когда уверен в своей победе. Только с Киараном, чтобы не терять форму, если понадобится. Коллекцию карт он собрал своеобразным способом.
Естественно, убивая предыдущих владельцев карт. Почти на каждой есть пятна крови.
Колоду карт не покажешь всему северу, чтобы они знали, с кем связались. Зато гербы всегда на виду, прямо маячат перед глазами барда.
Никогда не играй со скоя’таэлями, Лютик. В гвинт - тоже.
Хватит этих игр. Хватит недомолвок, увиливаний.
- Ты мне надоел, - говорит прямо, подходит ближе и достает нож. Лезвие снова упирается в шею барда. - Если бы не информация, которая мне нужна, ты уже был бы мертв, dh’oine. Если ты думаешь, что у меня есть желание играть в угадайку, ты заблуждаешься. Говори мне имя своего нанимателя, и я отпущу тебя живым. Не скажешь - убью прямо здесь и сейчас, а тело повешу на воротах Флотзама. У тебя десять секунд. Ну?!
Йорвет не шутит. Это Лютик может понять по его решительному и злому взгляду, полного раздражения. По ладони, что твердо сжимает кинжал. По его острию, что царапает кожу его шеи и вот-вот готово ее проткнуть, заливая кровью дублет.
Они еще дальше от города, чем были на месте встречи. Сейчас глубокая ночь, вокруг бродит стая эндриаг и ни один dh’oine сюда не сунется. Дозорные никого не пропустят.
Никто не придет тебе на помощь, бард. Ты вообще жить хочешь? Что тебе дороже - своя шкура или чужая тайна?
Любой из вас выберет себя. Если нет, то ты очень удивишь.
Йорвет за сегодня уже устал удивляться.
Поделиться102020-01-16 21:16:06
Их разговор заканчивается быстро: терпение явно не эльфская добродетель, а Лютик слишком сильно устал, чтобы снова пытаться заговорить Йорвета. Они вернулись к началу, откуда и начали несколько часов назад, но острие кинжала больше не исчезнет с горла, не перестанет впиваться в кожу — увы, Лютик чувствует, сердцем чувствует, что последний вопрос станет последним, если только он не ответит на него. Кровь алыми каплями стекает, пачкая ткань дублета, и боль уже не отрезвляет, а только напоминает, что бард еще жив.
Десять секунд?
Отпустит живым?
Лютик бы рассмеялся, если бы только мог, если бы только от страха и усталости не сводило челюсть. Йорвет — странный эльф: он говорит и угрожает, но сам время тянет, не пытается выбить силой информацию, не использует извращенные пытки, чтобы морально и физически уничтожить пленника. Даже сейчас он обещает свободу, стоит только ответить на вопрос. Крайне необычная подача. Была ли это ловушка? Искусная игра на заветном желании спастись? Или командир скоя'таэлей взаправду позволит ему уйти, когда услышит желанное? Лютик не знает, наивно хочет верить, что отпустит. И не потому, что боится умереть в лесной глуши, а скорее из-за того, что не может его жизнь закончится так по-обидному неинтересно: всеми забытый, погибший от эльфской руки в глубокой ночи… Пресный сюжет без капли интриги. Даже баллады не напишешь про геройскую смерть.
Йорвет дал десять секунд? А сколько осталось?
Пять?
Четыре?
Ни одной?
Говорят, что у некоторых заложников возникает странная симпатия к людям, по чьей милости они лишились свободы. Говорят, эта симпатия непонятная, неестественная, возникшая случайно из-за помутневшего страхом рассудка. Привязанность к своему пленителю, кажущееся понимание происходящего — что может быть хуже мнимых чувств, извращенной сложности человеческих дум? Лютик сам когда-то читал про подобные случаи, или не читал, а слушал? Точно вспомнить не может сейчас, мысли путаются, не дают сконцентрироваться на чем-то одном.
Усталость накатывает с новой силой, и Лютик резко втягивает носом воздух – снова нетерпеливый кинжал ранит нежную кожу. Вздрагивает, протестующе стонет и вспоминает, что не читал, а именно слушал. Да, точно, слушал, когда лежал в обнимку с обнаженными медичками из оксенфуртского университета, а те смеялись, выводили пальцами узоры на его груди и рассказывали о том, что вычитали в недрах запыленных фолиантов. Слушал, а сам думал, что попади он в подобную ситуацию, никогда, не дай Мелитэле, не позволил себе впасть в подобное. А сейчас...а сейчас он знает лишь одного – нет ни привязанности, ни симпатии, есть только одна жалость.
Секунды неумолимо исчезают, и Лютик не выдерживает — нервно усмехается, а затем опускает голову и тихо, едва слышно шепчет:
— Роше. Вернон Роше, — не говорит, а почти выдыхает и замирает, чувствуя, что последние силы покидают его. — Темерия...
Он хочет жить, не хочет умирать. И вот итог: он сказал, выбрал мнимую возможность выжить, а не "уйти с тайной в могилу". Почему-то перед глазами возникает дражайший образ Дийкстры, и Лютик вымученно улыбается своим мыслям. Роше ведь все равно далеко? Так почему дышать становится труднее?
Поделиться112020-01-16 21:17:03
Терпение никогда не было его врожденной чертой. Его пришлось развивать в себе самостоятельно. Йорвет знает, что излишняя порывистость может испортить любое, даже самое продуманное дело.
Сначала было тяжело. Сжимать зубы, держаться на месте, ждать, наблюдать. Видимо, для этого Исенгрим поначалу посылал его в засады, где ждать - корень всего дела.
Может быть, именно это и помогло развить эльфу то самое пресловутое терпение. Или, скорее, сила воли.
Йорвет будто бы бросал себе самому вызов, когда брался за любую непосильную задачу. Сможет ли? Все ли получится? Справится ли с тем, с чем имеет дело впервые?
Обычно действительно справлялся. Упрямство Aen Seidhe гораздо сильнее, чем личное нетерпение.
Он умеет сосредоточиться, и это тоже врожденное. Возможно, слегка развит при стрельбе из лука, когда только учился, будучи еще совсем юным.
Так давно, что он даже и не помнит почти тех дней. Йорвет давно уже не живет прошлым, не позволяя внутри себя будить болезненных воспоминаний.
Ему трудно сказать, что он испытывает сейчас. Вроде бы и терпелив, держит нож у горла барда, ожидая его ответ. А вроде бы уже и надоело с ним возиться. Рука так и старается дернуться вперед, чтобы закончить бессмысленный разговор и перестать тратить на этого dh’oine свое время.
Кто он такой, в конце концов? Несмотря на то, что в нем определенно есть что-то особенное, он все равно dh’oine. Даже при наличии лютни эльфской работы, что он называет подарком.
Йорвет-то видит - вещь далеко не новая, таких сейчас даже не делают те недомерки, что предпочитают жить в городах. Они совсем уже очеловечились, забыли про свои корни, про свой народ, даже расовые внутренние особенности в головах не завелись.
Потому что ни один уважающий себя sidh не станет терпеть снисходительное отношение. Даже когда остатки банд скоя’таэлей, чьи командиры были повешены после войны, скитались по лесам, они все равно оставались собой. Может быть, затаились. Может быть, огонь в их глазах потух. Но едва получили надежду на борьбу, так снова стали прежними.
Йорвет сам себе не может объяснить, почему Лютик еще жив. Почему он до сих пор не вонзил кинжал ему в глотку. Ловит себя на мысли, что слово собирается сдержать, несмотря на ответ.
Чего ему стоит обмануть dh’oine, тем более, когда обошелся без гордых и высокопарных клятв [ему вообще не свойственна эта чушь], да и не считает их расу теми, с кем следует церемониться, еще и таким образом.
Но он знает, что его отпустит. Если только Лютик наконец-то соизволит открыть рот.
И он это сделал.
Нельзя сказать, что Йорвет на самом деле этого не ожидал. Уж с кем они друг друга никогда не оставят в покое, так это с Верноном Роше.
Всплеск эмоций все равно непредсказуем. Возможно, эльф надеялся услышать все, что угодно, только не это. Лоредо, кто-то из королей, Нильфгаард этот гребанный - что угодно.
Эльф стиснул зубы, усилием воли удерживает кинжал на месте. Обещал же, курва его задери. Видать, и правда в этом барде что-то есть, раз Йорвет принимает решение сдержать свое слово.
Смотрит, кстати, жалобно. Отчаянно. Лютик похож на испуганного котенка, что поджимает хвост, прижимает уши к голове, глядит огромными глазищами и жалобно мяучит.
От такого сравнения ему настолько смешно, что держать себя в руках становится проще.
Убирает нож от его горла, поднимаясь на ноги.
- Не так уж это было и трудно, верно?
Йорвет ухмыляется, складывая руки на груди и смотрит на dh’oine сверху вниз. И что теперь с ним делать?
- Что ты уже успел ему доложить? Кратко и честно.
Голос эльфа звучит требовательно, и чуть резче, чем ему бы хотелось. Имя Роше всегда вызывает бурю эмоций и желание сломать что-нибудь тяжелое. В идеале - чью-нибудь кость.
Значит, вот так он теперь выкручивается. Сидя возле короля как собака нос теперь высунуть далеко из Вызимы не может, а Лоредо слишком бестолков, чтобы причинить скоя’таэлям серьезный вред. Получается небось, когда к нему приходят сведения со стороны о вылазках, да и то, чем больше из его отряда уже посетили безвозвратно виселицу, тем осторожнее стал Йорвет.
Значит, Роше придумал вот так. Хитро, ничего не скажешь. Кто заподозрит шпиона в гуляющем поэте, что только и умеет на лютне бренчать, языком чесать, да и, возможно, девок трахать. И пьянствовать, разумеется. Лютик не похож, конечно, на того, кто злоупотребляет ржаной темерской, но вино из Туссента наверняка уж в его вкусе. Слишком уж вызывающе одет для такого дыры, как Флотзам.
Делать с ним определенно что-то надо. Йорвет не может так просто отпустить шпиона Роше. В прежние времена, он отрубил бы Лютику голову и отправил бы ее темерцу, даже без записки. Тот все понял бы без слов, что его план провалился.
Может быть, бард ему еще пригодится. Йорвет понимает, что он не так прост, как кажется. Как и мадам Гарвена. Никогда раньше он не шел на сотрудничество dh’oine и не собирается изменять своим убеждениям, но сведения, что он получает от хозяйки борделя, не раз спасали жизнь его ребятам.
Стоит ли рискнуть еще раз?
- Маленький нюанс, поэт. Я обещал, что сохраню тебе жизнь. Но я не обещал, что то же самое сделает он. Элеас!
Стоит чуть повысить голос и вышеназванный эльф быстро и почти бесшумно появляется по левую руку от своего командира, уже держа меч наготове. Конечно, без прямого приказа Йорвета барда он не убьет. Но Йорвет видит, как у него уже чешутся руки.
Лютик тоже не может этого не заметить.
- Но дам тебе шанс. Назови мне хоть одну причину, почему ему не нужно тебя убивать. Вы, dh’oine, бесполезные для мира существа, что мешают жить нормально моему народу и плодитесь как накеры в брачный период, только постоянно. Чем ты можешь быть мне полезен, Лютик? Хорошенько подумай, прежде чем принимать решение. От этого очень многое зависит.
Потому что если хоть крошечная информация, которую Лютик передал или передаст в будущем темерскому скоту может стоить множество эльфский жизней, которые будут на руках этого легкомысленного барда. Он сам это понимает? Такой дурак, а лезет в политические игры. Неужели музыкантам настолько мало платят?
Йорвет не сводит с него взгляда, в ожидании ответа. Ну, посмотрим, насколько ты сообразительный.
Может быть, это хотя бы научит тебя думать.
Поделиться122020-01-16 21:17:50
Кажется, если закрыть глаза, то становится легче: кажется, что боль уходит, отступает на задний план, что ночь и лес, что шелест листьев и холодный ветер, пробирающий до костей, – игра воспаленной головы, воображение, ставшее чересчур реальным. Лютик закрывает глаза, медленно облизывает губы, чувствуя солоноватый, металлический вкус, и так же медленно выдыхает, словно надеясь, что это его успокоит.
Кажется, становится легче, или просто хочется верить, что проведенный ритуал по-настоящему ему помогает. Лютик не знает, не уверен, что чувствует: там, внутри, все перемешалось. Ему сейчас слишком плохо, чтобы думать, чтобы прислушиваться к себе. Закрытые глаза позволяют хотя бы на несколько секунд скрыться от реальности, позволить мыслям ласково вскружить голову, отвести от тупой боли, бьющей по вискам. Сила внушения – хорошая вещь, обманчивое спасение, но как же хочется окунуться в него с головой, окончательно поверить, оказаться в каком-нибудь в душном трактире на пересечении одиноких дорог. Где угодно, лишь бы не здесь. Не в лесу, окружающим Флотзам.
Чувство времени его подводит. Лютик теряется, не понимает, сколько времени он так сидит, только чувствует, как постепенно сердце его начинает биться равномерно. Этот глухой стук, отдающий в глубине, успокаивает. Но реальность голосом Йорвета возвращает с небес на землю, вырывает из далекого, желанного мира. Запах жаркого сменяется тонким ароматом ночного леса, а тепло горящего камина – холодом и ветром. Пропадает и смех корчмаря, и от вновь воцарившейся тишины, Лютик вздыхает, а затем улыбается нарочито добродушно, с сожалением открывает глаза. Легче не становится. И осознание этого неприятно скребет на душе.
Голос Йорвета, резкий и требовательный, звучит в голове, подобно краснолюдскому молоту, и Лютик устало поднимает взгляд на него. Эльф перед ним подозрительно расплывается, словно гладь озера, потревоженная упавшим листом. Лютик силится сфокусировать взгляд, быстро моргает, а затем едва слышно выдыхает с облегчением, когда эльф и окружающий мир перестают расплываться, кружиться. Все возвращается на свои места.
Йорвет ждет, а Лютик и не знает, что сказать. Что он хочет? Чтобы было “кратко и честно”? Без витиеватый фраз и красивых метафор? Без ненужного, но такого эффектного преувеличения? Лютику не хочется смеяться, но фраза звучит так невинно-наивно, что против воли вырывается тихий смешок. Удивительная вера в человеческое благоразумие, когда жизнь и так висит на волоске.
Честно и кратко? Узнать бы, как превратить недели в минуты, а вереницы писем, исписанных придуманным шифром в несколько, совсем незначительных фраз. И стоит ли говорить, что письма были любовными, казались стихами-записками для тех очаровательных дам, что остались где-то далеко, вне дремучего края. Его репутация – не придумать надежнее защиты – опережает на шаг, позволяет улыбаться застенчиво-кротко, мол, душа такая, широкая и любвеобильная. Нельзя забыть ни о ком.
Он медлит, но взгляд Йорвета задумчив, словно он тоже где-то сейчас далеко, и Лютик вспоминает, как тень пробежала по его лицу при упоминании имени. Но вспоминает всего на мгновение, и понимание, мимолетная мысль, оседает где-то на задворках сознания. Приходится снова тряхнуть головой и прокашляться, чтобы сказать:
— Лоредо. Больше о нем.
Наверное, он бы смог сказать и больше, но что приказано делать, когда из кустов выпрыгивает эльф? Конечно, не выпрыгивает, а бесшумно выходит, но суть не меняется, ведь так? Словно верный пес, дождавшийся приказа хозяина, стоит и ждет дальнейшего слова, и Лютик уверен, что в мечтах он уже перерезает ему горло. Слишком взгляд его красноречивый, насмешливый, и если руки не были бы связаны, не удержался бы от… А впрочем. Не суть.
— Что люди, что эльфы, — в руках очередного палача меч, и по-хорошему стоит паниковать, но Лютик словно не замечает его. Он смотрит на Йорвета с легким осуждением; смотрит так, как обычно смотрят на партнера по гвинту, когда тот решил смухлевать, и произносит достаточно отчетливо: — Веры нет словам.
Нет ничего приятнее играться с пленником, что и без связанных рук не опаснее мыши. Чувство превосходства, упоение страхом… Лютик хмыкает, с удивлением отмечая, что то ли появление эльфа, то ли упоминание накеров в брачный период его взбодрило, отодвинув усталость на задний план. Его нервы слишком напряжены, но в голове, подобно часовому механизму, мысли выстраиваются с новой силой. Правда, хочется теперь расспросить при возможности Геральта о накерах, потому что любопытство не страшный грех.
— Чем полезен? Хотя бы тем, что слово я держу, — быстрый взгляд на эльфа с мечом, — потому что быть человеком чести не пустой звук, — Лютик дергает связанными руками, ведет плечом. — Убивать меня – пустая трата времени, кроме нового трупа, затерявшегося в лесах, да потери (о, я не побоюсь сказать!) лучшего менестреля, ничего не будет. Дражайшая Малена, — вздыхает то ли восхищенно, то ли разочарованно, — не приведет в леса всех людей, а на мое место пришлют нового, возможно, не одного, и вряд ли с большой любовью к нелюдям. И все начнется сначала: обман, лес, угрозы, смерть… — Лютик морщится, рвано втягивает воздух. — Эльфы живут долго, дольше, чем люди, но стоит ли вечность однотипной пьесы?
Снова виски отдают тупой болью, а эльфы расплываются перед глазами. Кажется, прилив сил стремительно заканчивается, Лютик чувствует, как заплетается язык. Но окончательно замолчать и проиграть нельзя сейчас, и приходится впиться ногтями в ладонь, чтобы легкая боль немного отрезвила.
— Я предлагаю обмен: жизнь на информацию. Настоящую информацию, а не сплетни пьянчуг, завсегдатаев борделя. Твой мир, Йорвет, — Лютик наклоняет голову в бок, так легче, — ограничен Флотзамом да ближайшими землями. Кто знает, какая информация могла бы... помочь.
Поделиться132020-01-16 21:21:04
Йорвет никогда не колебался. Никогда не думал, насколько это правильно или жестоко. Он знал, что нужно делать, если в его руки попался dh’oine. Просто перерезать ему глотку - и всего делов.
Не думать о последствиях, dh’oine ведь и так слишком много. Расплодились как тараканы по всей части Континента, даже вон, на острова сунулись.
Йорвет никогда не был на Скеллиге, не было такой необходимости у его народа - селиться там, где в основном голые скалы, холодный ветер и бушующее море. Вдобавок, для этого нужен корабль, а у них ни средств, ни возможности, ни - чего греха таить - опыта в обращении с ними.
Теперь почему-то все по-другому. Вот здесь, в этом чертовом лесу возле Флотзама, когда у его ног сидит повязанный бард, глядя на него испуганным взглядом.
Лютик, видимо, сам уже не рад, что сознался. Элеас стоит рядом, поигрывая оружием, кидая на dh’oine достаточно насмешливые и угрожающие взгляды. Ничего не делать, но готов на все - только приказ ему отдай.
Йорвет думает, что с него достаточно.
Он выслушивает Лютика, машет своему соратнику рукой. Элеас картинно закатывает глаза, кидает на барда взгляд, полный досады, но снова скрывается там, откуда только что пришел.
Хотел убить, да? Нет, пожалуй, крови сейчас не будет.
Никогда раньше Йорвет не относился к такому столь…
Кто-то мог сказать, что легкомысленно. Кто-то скажет, наоборот, серьезно. Йорвет помнил, что еще до вступления в официальные ряды армии Нильфгаарда - бригаду “Врихедд”, он не слишком-то церемонился с dh’oine и их жизнями. Йорвет получал все, что ему было нужно, а затем не оставлял живых свидетелей.
Сейчас он, разумеется, тоже так делает. Но из каждого правила есть свои исключения. Первым стала Гарвена, что сама пришла в их лагерь, предлагая свои услуги. Нет, не те услуги, которые получают во Флотзаме местные и заезжие, если в карманах звенят орены.
Другие, о которых никто не знает. Даже остальные информаторы. В этом и вся суть. У Йорвета есть свои глаза и уши в городе, не знающие друг о друге в таком качестве. Это безопасно.
Если что-то один делает не так, другой об этом доложит. Все просто.
Мало кто решается его обмануть. Может быть, виной тому тяжелый взгляд, у которого не было столько накала до того, как казнили офицеров. Может быть, понимают, что Йорвету никому из них не жаль, и он с удовольствием пустит в расход любого, кто перестанет быть полезным. Даже Малену, несмотря на общую расовую принадлежность. Эта чертовка не отказывается от городских благ ради цели, но умеет крутиться и не пополняет ряды угнетенных. Может быть, ее было бы за что уважать, но Йорвету просто плевать, как она умудряется выходить сухой из воды.
У нее получается, а что еще нужно-то?
- Смотрю, он скромности ты не умрешь.
В голосе эльфа звенит какое-то мрачное ехидство, когда он садится на землю, устроившись удобнее, чтобы смотреть барду прямо в глаза, вровень. Конечно, чисто физически. Пусть он человек искусства, пусть достаточно сообразителен для глупого менестреля, а все-таки dh’oine. Старшие Расы не смотрят на них как на равных, если не пропили свою гордость в грязной корчме.
Йорвет знает, что Лютик ему не врет сейчас. Потому что угроза для жизни загоняет dh’oine в угол, доводит до отчаяния и они готовы абсолютно на все, чтобы спасти собственную жалкую, никчемную и слишком короткую жизнь.
- Имей в виду, он недалеко ушел.
Бросает будто бы между прочим. Отозвал эльфа из своей бригады, но может и позвать обратно в любой момент.
Нож у горла, угроза извне, и Лютик ему все выболтал. Прекрасно. Остается надеяться, что он точно также не выболтает что-то кому-то другому, кто будет угрожать его жизни.
Лоредо, значит. Вопреки ожиданиям, Йорвет с трудом подавляет ироничную улыбку. Значит, Роше приставил Лютика следить за этим боровом. Значит, в Темерии тоже не слишком довольны комендантом Флотзама и не питают к нему симпатии.
Ироничная насмешка обращается моментально против него самого и эльф морщится. Удивительно, что у них с Роше хоть где-то мнение единодушно, и это начинает раздражать.
Догадаться было, разумеется, совсем нетрудно.
Йорвет продолжает слушать Лютика. Небось умеет также красиво заливать уши beanna, когда они смотрят на него с обожанием. Небось также красиво поет в дрянной корчме, привнося хоть что-то в нее красивое. Да вот только если в свинарнике повесить красивую картину, свинарником она от этого быть не перестанет.
Неважно. Скоя’таэль распознал бы ложь.
Лютик-то прав. Если Йорвет его убьет сейчас, найдут другого. Малена и правда не заведет в лес каждого, уследи еще за ними.
Йорвет понимает, что многое изменилось с тех пор, как он принял бремя командира. Приходится мыслить более дальновидно, не резать каждому глотки бездумно, как бы сильно ни хотелось, рассчитывать пользу для отряда в будущем. Смотреть шире, глубже, пронося сквозь эту бесконечную войну ответственность за чужие жизни.
Поэтому Лютик еще жив. Поэтому не была убита Гарвена. Что, впрочем, не мешает отыгрываться на случайном, бесполезном человеческом мусоре, что суется сюда с оружием, но без мозгов.
“А представь, как долго и красочно выговаривал бы тебе Исенгрим, если бы ты убил барда, а?”
Мысль мелькает в голове вместе с отголоском боли. Фаоильтиарна всегда любил искусство. Хрен с ним, с Лютиком, пусть живет. Пока что.
- Я мог бы еще часа два спрашивать, какого рода информацию ты можешь предоставить из тех, которую я уже не получаю, но, пожалуй, достаточно с меня на сегодня общества dh’oine, - Йорвет усмехается, поднимаясь на ноги. Короткий свист, из укрытия выходит уже невысокая эльфка с темными волосами, обрезанными по плечи. Молча, как тень, она оказывается возле них, освобождая барда от пут. - Просто все, что считаешь полезным. Раз в неделю. Все, что узнаешь, а важно это или нет - я сам разберусь. Если еще и будешь сообщать о каких-то передвижениях Вернона Роше и его “Полосок”, будешь засыпать в меньшем страхе. И никому ни слова о том, что сегодня здесь произошло. О Малене тоже молчи. Иначе я найду тебя в любом зачуханном углу любого из королевств и умирать ты будешь медленно и мучительно. Все усвоил?
Йорвет отворачивается, отдавая распоряжения на Старшей Речи, в том числе и вернуть барду его инструмент.
- Рэнна проводит тебе до города. Глазки можешь ей не строить, мужчины ее не интересуют, - Йорвет кивает на эльфку, что развязывает Лютика. Та только насмешливо фыркает, предлагая тому следовать за ней.
Йорвет задумчиво смотрит им вслед. Если этот dh’oine чего удумает, Рэнна сможет легко отбиться, но не факт, что где-то не может быть засады. Еще одно распоряжение - жестом - и пара лучников на деревьях бесшумно следуют за ними. На всякий случай.
Йорвет не привык кому-либо доверять. Этот Лютик может и прикидываться простачком и блаженным человеком искусства, кто знает, что у него на уме на самом деле.
Лучше держать его под постоянным наблюдением. И дать знать Гарвене. Этот шут гороховый определенно похож на ее постоянного клиента, трудно ей не будет.
Поделиться142020-01-16 21:23:09
Йорвет его отпускает. Лютику кажется, что он ослышался.
Когда твоя жизнь висит на волоске от смерти, вполне вероятно, что зрение и слух обманут, лишь бы уберечь человека от дальнейшего помешательства, думает он. Едва ли измученное страхом сознание, даже столь эмоционально сильного, как он, Лютик, человека, может сопротивляться перенесенному ужасу. Скорее всего ему уже перерезали горло или вырезали кривым кинжалом сердце, а он, онемев от боли, наблюдает за всем со стороны. Наблюдает, уже не в силах изменить ситуацию, и последние секунды его непозволительно короткой жизни медленно исчезают, превращаясь в прах. Потому что слишком сложно ему поверить в услышанное, и Лютик не верит, точнее хочет верить, отчаянно желает этого, но сколько стоит йорветово слово? Особенно сейчас?
Лютик с силой зажмуривает глаза, считает до трех, чтобы хотя бы так привести мысли в порядок, а затем медленно открывает глаза и смотрит на Йорвета, молча и нахмурившись. С недоверием оглядывает, ищет в тонких чертах его лица что-то, что могло бы ему помочь. Смотрит и пытается понять, правильно ли он расслышал, что его действительно отпускают, или все-таки это его сознание, измученное и больное, выдает желаемое за действительность. Своей удаче Лютик не доверяет, потому что знает, на собственном опыте знает, как опасно радоваться раньше времени. Жизнь переменчива, эльфы, как оказывается, тоже.
Йорвет говорит, объясняет, что Лютик должен сделать, чтобы и дальше радоваться солнцу, но его слова звучат словно издалека – Лютик все еще ждет подвоха, не может его не ждать. Он слишком устал, слишком напряжен, и за последние несколько часов понимание, что верить эльфским словам как играть с краснолюдами в гвинт – по-любому останешься в дураках, если не схитришь первым, – окончательно оседает внутри. Но постепенно он успокаивается, когда понимает, что все взаправду, и только с губ срывается стон, когда ему развязывают руки. Облегчение снежной лавиной накрывает с головы до ног. Его действительно отпускают.
— Мелитэле…
Голос звучит хрипло и устало, Лютик даже не сразу понимает, что это звучит он сам. И к своему удивлению смущается, потому что какой он деятель искусства, если не может владеть своим голосом. Лютик откашливается и с особым остервенением отбрасывает прочь веревку, словно ядовитую змею, а затем с особым наслаждением, даже не стараясь его скрыть, растирает запястья, разгоняет кровь. Быстро проводит ладонью по волосам, приглаживая растрепанные пряди.
— Раз в неделю, говоришь?..
Его немного мутит, когда он пытается встать. Ноги едва слушаются, и перед глазами вновь все расплывается, и Лютик едва не заваливается на бок, поднимаясь, с трудом удерживая равновесие. Он пытается не улыбаться, что выходит не слишком хорошо. По-глупому счастливая улыбка так и норовит появиться на губах, и в конце концов Лютик сдается. Он жив и почти отпущен. Чем это не повод для счастья?
— Не заигрывать, не интересуют. Не сказать, что сильно огорчен… — забирает лютню дрожащими пальцами, отстранено кивает, даже не смотря в сторону темноволосой девушки. — Пожалуй, на сей раз эльфок с меня хватит...
Уходя, Лютик не оборачивается, но спиной чувствует обжигающий взгляд Йорвета.
Ночь заканчивается так, как начинался вечер. Лютик думает, что это почти идеальный кольцевой сюжет: он вновь идет за эльфкой по лесу, прижимая лютню к своей груди, и в голове так же мутно, как и было тогда. Только уже не от выпивки, а от пережитой ночи. Да и небо совсем не темнеет, а наоборот светлеет от мягко наступающего утра, и впереди брезжит рассвет. Вскоре на горизонте появляются очертания стены, окружающей Флотзам, и Лютик выдыхает с неприкрытым облегчением. Городу он рад.
Когда он возвращается в корчму, то едва не сбивает с ног Золтана. В глазах краснолюда так читается немой вопрос: “Куда ты опять вляпался, курвин ты сын?”, но Лютик лишь отмахивается и слишком шумно падает на стул, предельно осторожно устраивая лютню рядом, и утыкается лицом в ладони, слишком тяжело вздыхает. Золтан рядом что-то бормочет, снимает с бардовских волос запутавшийся в них лист и усаживается рядом на стул, все понимающе ухмыляясь.
— О нет, ничего не говори, — Лютик старается, чтобы его голос звучал жалобно. — И Золтан... — отнимает руки от лица, — что ты думаешь о Йорвете?