В лесах Исенгрим находит отдохновение, он родился под зеленой кроной, он привык к свободе, опасности, к выживанию, он охотился сам и старался не стать чужой добычей с юных лет, с большим удовольствием открывал тайны и загадки мира вокруг, способный часами недвижно наблюдать за обитателями леса, нежели тратить время на грамоту и науки, которые, впрочем, никогда не запускал, ведь негоже быть ему дикарем навроде какого-нибудь паршивого dh'oine. Их небольшое поселение даже сложно считать таковым на деле, дома удаленные друг от друга достаточно, чтобы даже если какие-то безумные чужаки и добрались до них, не смогли навредить сразу всем, дома, в которых никогда нельзя было получить вместе с тем абсолютной безопасности, потому что никогда лес не мог ее обеспечить и двуногим своим обитателям. И дело было не только в хищниках, всевозможной нечисти и ядовитых тварях. Однажды еще совсем ребенком Фаоильтиарна застал страшнейшую грозу, восхищавшийся вначале громом и молниями, завороженно следивший за буйством стихии, очень скоро он увидел как один из таких красивых росчерков ударил прямо по лесному массиву, им повезло, что не занялся пожар, молния лишь подпалила дерево рядом с которым устроилась знакомая им пара, но с тех пор будущий Железный Волк отучился восхищаться тем, что лежало за пределами его сил. Но разлюбить сам лес так и не смог, кормящий и укрывающий, со всеми сложностями, со всеми опасностями, он был и оставался единственным настоящим домом.

И особенно по душе ему были такие вот прогулки, в этот раз на пару с молодым Йорветом, молчаливым, смешно сосредоточенным, внимательным к деталям. Кажется, что внимательным. Два муравейника разорены, один небольшой просто заброшен, еще один оказался в низине которую во время прошлых дождей основательно залило. Найти его, большой, прекрасный и величественный муравейник — большое дело, сложное. Но его юный друг смотрит со все возрастающим скепсисом, Исенгрим же упорно сохраняет невозмутимый вид, во все времена ему действительно хорошо удавалось не выдавать собственных эмоций, но в душе, о, как он забавлялся в душе. Подобный поход был не только поучителен как для самого Йорвета, что пока не мог разгадать загадки назначения всего происходящего, так и просто давал отдохновения душе, слишком легко и просто привыкнуть к роли самого старшего, тяжелый давящий груз заставляет отстраняться от остальных, когда на плечи ложится подобный груз так легко потерять себя, отбросить все лишнее, заковать в тиски стальной воли. Волк знал, в кого тогда превратится, кем станет в подобной ситуации, знал, но никогда не желал подобного исхода. Быть командиром не означало отказаться от себя, а потому жизненно важны были такие смены обстановки, прогулки, в которых можно просто отдохнуть душой и позволить себе немного вольностей. Только все равно взгляд теплел и веселье разгоралось сильнее при взгляде на молодого спутника, он был слишком серьезен даже по меркам самого Волка.

Поиск муравейника вполне неплохой вариант чтобы полюбоваться на чужое недоверчивое удивление, понаблюдать за тем, насколько же хватит чужой выдержки. Они оба упрямы, Йорвет вдобавок испытывает перед ним вполне искреннее уважение, доверяет, а потому слишком долго молчит. Исенгрим не менее упрямо продолжает путь ожидая заветного вопроса. Думать своей головой тоже полезно, замечать детали, анализировать ситуацию, со временем из его подопечного тоже может выйти отличный командир, Волк уже сейчас уверен, что у того есть все задатки, но не хватает чего-то еще. Смелости, уверенности? Сложно сказать, Йорвет не трус, он не зажат и его охотно слушают. Фаоильтиарна иногда задумывает не мешает ли тому его собственный авторитет, не давит ли на чужие плечи тот столь волевой, несгибаемый образ практически идеального лидера, талантливого, мудрого, опытного. В чем-то была доля правды, а доверие оправдано, но ему были нужны другие опытные эльфы способные повести остальных за собой. не в его силах успевать всегда и везде, равно как Волк банально нуждался в тех, кому мог доверять. Испытание муравьями не только изощренная и жестокая пытка, инструмент радушно преподнесенным им самим лесом, не только тест выдержки для dh'oine, а такой же способ проверить выдержку собственных сородичей, пусть совершенно другим путем. Он не мог отправиться сейчас с Йорветом в бой, не видел смысла рассказывать обо всем, что только узнал за свою уже достаточно долгую жизнь, пустая информация не подкрепленная собственным опытом и выводами ценилась им мало, но мог в достаточной степени изучить реакции, оценить выдержку и смекалку. Тесты на сообразительность всегда были ему симпатичны потому, что требовали зачастую меньше затрат, при их образе жизни весьма существенно важный момент, а главное зачастую оказывались наиболее результативным вариантом. Тесты же на выживание и без того приходилось проводить практически каждодневно.

Они ходят по раскрученной спирали, от центра лагеря по кругу, все дальше и дальше, Исенгрим временами принимался что-то насвистывать с прежним невозмутимым видом, иногда тренируясь, стараясь повторить звуки издаваемые местными птицами, стараясь попасть тон в тон, а порой просто переходя к насвистыванию какого-то легкомысленного мотивчика, тем самым, кажется, еще больше сбивая с толка. Он кружит вокруг муравейников, рассматривает почву, деревья рядом, подмечает звериные следы, хмурится, потому что их-то и нет, зверье бежит от мест гнездовий накеров и прочей напасти быстрее, чем от вставших лагерем эльфов, но обеспокоенность уходит быстро, собственная повышенная тревожность и подозрительность еще одна причина их долгой прогулки, в последнее время Волк везде ожидает угрозы и замирает словно в преддверии грядущего удара. Больше скопившаяся усталость, чем какое-либо предчувствие, а потому найдя наконец достающий ему до пояса муравейник и видя копошащихся в траве тружеников весьма приметных размеров позволяет себе остановиться на расстоянии добрых трех метров и стащив шейный платок утереть им вспотевшие лоб и лицо, весна выдалась на удивление жаркой столь же сильной, как самый разгар лета.

— Спрашивай, — он сдается первым, улыбается самыми уголками губ, едва заметно, а после запрокидывает голову рассматривая высокие кроны и стараясь приметить нет ли где на коре следов от когтей, накеры могут притаиться и в кроне, спрыгивая после на несчастное животное или разумного, коим не посчастливится оказаться вблизи их земель. Даже его острое зрение не находило никаких следов. Исенгрим медленно вдохнул и выдохнул, заставляя себя опустить напряженные плечи и расслабиться. Птицы не замолкали, стрекотали насекомые. Лес был прекрасен в это мгновение. Мгновение, прежде чем начнется долгая и терпеливая лекция... о муравьях. Ну, в этот раз хоть никаких "пестиков и тычинок".

Его спутник все еще молод, полон эмоций, ярких реакций, даже при всей своей выдержке и терпении Йорвет ему нравится именно этими чертами, по правде, молодежь всегда вызывала в нем теплоту и легкую толику веселья. Очень легко в бесконечности будней, в вечном выживании. Год или два не изменят эльфа, но десятилетия оставляют след на их сознании, вся их реальность остается долгое время строго ограниченной, подчиненной законам дающего им дом и кров леса, законам зачастую крайне суровым, жестоким, беспощадным. Природа не прощает ошибок, она не снисходит до их проблем, но многое дарит. Исенгрим знает, что не все рады их прибежищам, сон зачастую даже под открытым небом, когда не натянешь палатки, скудная пища добыть которую не так просто. Погода и насекомые тоже не доставляют особого довольства, не говоря уже о диких тварях которые способны доставить неприятности даже целому отряду. А еще, он знает о важности эмоциональной разгрузки и взгляда на вещи. Лес нужно любить, жить им, дышать, стать его частью, не стоит злиться на осиное гнездо, нужно знать где оно и чем может тебе помочь, и здесь все, абсолютно все способно сосуществовать в симбиозе. Самое главное не стать очередным пожираемым кем-то звеном. Естественно, правильный взгляд на вещи весьма важен.
— Долго же ты собирался с мыслями, — эльф весело хмыкает, осматривает завалившееся дерево вырванное с корнем — ничего серьезного, просто паразиты подточили корни, а недавний шквальный ветер доставил неприятности не только им. Пока Йорвет разминается после перехода Исенгрим устраивается на стволе, оглаживает пальцами грубую кору дерева, явственно медля затягивая с ответом. На самом деле, сказать было что, слишком много, пожалуй, Исенгрим все еще помнил, как рассказывал раньше сказки, легенды, позже учил молодежь, он никогда не жил в больших городах, каменные стены не укрывали его от мира, а о лесе Волк вовсе способен был говорить часами. Раньше. До того, как остался с трупом младшего брата на руках, до того как его лицо пересек уродливый шрам. Сейчас слова проходилось подбирать, они больше не лились потоком, не складывались в красивую и поучительную историю. Короткие команды, небольшие лекции, выговоры, благодарности. Скупость мимики, скупость в эмоциях. Его давнему другу следовало помочь расширить границы восприятия, самому же командиру постараться быть кем-то еще, кроме как "Железным Волком".
— Скажи, Йорвет, что такое лес? — серьезный тон — гарантия того, что отделаться короткой репликой не выйдет. Ему, пожалуй, действительно интересен ответ, не только совокупность внешних признаков — чужое мнение облеченное в слова. Своим собственным-то делился весьма охотно, но, сейчас пока еще не время, а потому, пока молодой напарник соизволит выдать нечто более вразумительное, нежели "ты серьезно? это лес!", у него есть возможность закурить. Табака в закромах не водилось никогда, но в мешочке на шее Волк неизменно таскал курительную смесь, травы с легким наркотическим эффектом позволяли расслабиться, привычка появившаяся много лет назад, когда лицо горело огнем, мышцы сводило, рожу перекашивало и каждый нерв давал о себе знать. Дурная привычка, зато запах не так выбивается из общего спектра ароматов. Трубка в руках — трофей поднятый с тела dh'oine, вещь чуждая, пришлая, но хорошая, подумать только, даже с их расы есть какой-то прок.
— И еще вопрос, а что такое муравьи в этом лесу? — долгая затяжка, легкий дурман в голове, не тот, что мешает, нарушает координацию движений делая уязвимым, нет, легкий флер лишь помогает расслабиться, слишком много было волнений в последнее время, а вопреки прозвищу сделан он был вовсе не из железа. Неспешные беседы, знакомые, мирные звуки леса — никакой гнетущей тишины, никакого завывания, даже птицы рядом (самые настоящие, а не его отряд работающий птичьим хором для отвлечения внимания), не боятся, не таятся, один наглый дятел крайне усердно долбит соседнее дерево, перестук дробный, быстрый, крылатый трудяга старается вовсю, слышно его хорошо, звук разносится далеко по округе.
Жаль, что Йорвет вряд ли когда-нибудь полюбит леса столь же сильно, как и он, да и, пожалуй, не нужно то ему, пусть лишь задумается на момент, этого будет достаточно. Все же, Исенгрим боролся все эти годы не за то, чтобы все эльфы сидели по веткам все дальнейшие столетия. Пусть уходят в города, безопасные города, пусть живут за высокими стенами, в безопасности, покое, уюте, среди прекрасной архитектуры. Главное, чтобы такая возможность у них однажды появилась, а для этого Волк пойдет на все, даже пересилит свое неприятие лошадей и усмирит внутреннего ворчуна. А главное прольет столько рек крови, сколько потребуется.
— И главный вопрос, кто мы в этом лесу? — мрачные размышления нагоняют меланхолию и тоску, в обычное время опасные, вредные чувства, но иногда предаваться им бывает даже полезно. Особенно если продолжать убеждать себя. На все его вопросы были логичные, были саркастичные ответы, но с правильными — все гораздо сложнее. И проще, правда-то у всех своя. Даже у паршивых dh'oine была своя правда, удобная, хорошая такая правда способная разрушать города, его собственная в силе сравниться не могла, она лишь помогала полюбить мир в котором им приходилось выживать, а если не полюбить, то хотя бы принять.

Исенгрим тихонько фыркает скрывая рвущийся смех, эмоциональный Волк — слишком тяжелое испытание для окружающих, но Йорвет, кажется, в отличие от остальных видит дальше красивого гордого образа. Сложно сказать хорошо это или плохо, но воспоминания о брате заставляю в гуди все сжиматься, так скручивает, что не вздохнуть. Они очень похожи, во всяком случае, для него, при взгляде со стороны. Для рекорда ему нужно протащить этим путем еще кого-то, но в душе росло горькое чувство, что более молодые могут оказаться не только любопытнее Йорвета, но и слишком подверженными давлению на них личности самого Железного Волка. Слишком многие не рискнут говорить с ним так, как это делал строптивый подопечный. В чем-то подобное поведение понятно, он сам дал много поводов для подобного отношения, но если молодой друг всем видом старательно старался изобразить ежа выставляющего колючки, то Исенгриму даже пытаться не нужно было, окружающие сами старались остаться в стороне, где-то подальше от него и не пересекать некую черту которую очертил даже не сам Волк. Весьма иронично в самом-то деле. Йорвет это понимал и умел нарушать его личные границы... прекрасно зная об отсутствии в большинстве случае тех самых мнимых границ.

— Наблюдательность — это хорошо, следование за кем-то без осознания цели — так себе, — он чуть покачивает трубкой удерживая ту зубами и вновь затягивается не спеша открывать глаза и полностью позволив себе отдаться звукам леса и такому приятному покою. Там где Йорвет горел, отвечал на события вспышками, где тонул в ярости и топил в ней других — Волк оставался отстранен. Он убивал без злости, потому что те же в его представлении мало чем отличались от стаи самых обычных волков на которых набрел случайный безобидный зверь, dh’oine естественный враг, существа мешающие их существованию, угроза для всего вида. Да, они были зачастую отвратительными, но ему доводилось встречать и столь же паршивых сородичей. Но Исенгрим все измерял категориями леса, в том числе отношения с другими. Йорвет был своим, безусловно, от и до. Поэтому иногда становилось почти страшно представлять до чего этот талантливый молодой эльф может дойти. В том числе доказывая что-то себе и другим. Но, особенно, себе.

— Мне нравятся твои ответы, они прямые и честные. Ныне редкие, но прекрасные черты, — время на размышления вышло, а полученные ответы действительно были неплохи. С налетом ненависти, горечи, прагматизмом выживания, но все еще слишком узкие, далекие от всего того, что много лет Исенгрим открывал перед всеми ними. Прорывающееся под конец раздражение можно буквально ощутить, казалось оно витало в воздухе, окутало его вместе с дымом курительной смеси. Волк подавил желание громко с чувством вздохнуть. Не к месту, даже если вечно старающийся быть суровым взрослым Йорвет своей эмоциональностью буквально давит на кажущимся индифферентным командира. В самом деле неужели его подопечные действительно настолько потерялись в этой жизни, раз уж не в состоянии ни отдыхать ни расслабляться? Пусть жизнь не располагала к подобным моментам, но искать довольства и наслаждения в убийстве dh’oine — бессмысленно, зазря растрачивать нервные клетки — тоже. Как и во всем искать подвох.

— Ты считаешь, что используешь этот лес для того, чтобы выжить и добиться своих целей, — из-за трубки во рту его речь чуть менее разборчивая и медленная, она звучала бы почти забавно, если бы не извечно спокойный серьезный тон мужчины, — не такой плохой вариант в самом деле, — действительно, неплохой, во всяком случае достаточно серьезный и взвешенный, в духе Йорвета, как и всегда. Он бы сейчас улыбнулся даже, если бы еще мог. Наркотик расслабляет мышцы, дает отдохновение, легкий, не влекущий за собой тяжелых последствий, прекрасный способ отрешиться хоть немного от всех волнений и проблем. Густая крона надежно скрывает от солнца, а ветер теряется в верхушках деревьев, шелест листвы самая лучшая из мелодий знакомых ему. Как рассказать об этом остальным, как помочь почувствовать себя не в ловушке или временном неуютном пристанище? В самом деле он просто не знает, потому что привык жить именно так с самого детства.

— Но у леса свои правила, Йорвет, жизнь здесь никогда не будет легкой, но всегда можно больше, чем только выжить — найти приют, — речь льется медленно и неспешно, сливается с трескотней соек и упорным перестуком дятла, вот же трудяга. Эти звуки наполняли уютом и спокойствием, безопасные, хорошие звуки. Муравейник от них достаточно далеко, чтобы не волноваться за собственную сохранность, но, все еще достаточно близко, чтобы был шанс познакомиться с его обитателями. Парочка рыжих муравьев вздумали проползти по его пальцам, явно обследуя новый объект. Волк только стряхивает их в траву небрежным жестом, не пытаясь прихлопнуть, убивать живых созданий без надобности больше к dh’oine любящим подобные развлечения от мала до велика.

— Лес — твоя защита, Йорвет, он прокормит, поможет скрыться от врагов. Единственный естественный союзник, — курительная смесь почти полностью прогорела, можно было, конечно, добавить еще, но тогда запах трав окажется слишком силен, а его самого начнет неумолимо клонить в сон. Сам запас тоже подходил к концу, а собранные им недавно травы еще не до конца просохли, придется быть более экономным. Не в первый раз, впрочем, — ты должен думать не только об угрозе, что он таит, не только хорошо различать следы и не давать себя съесть. Нам всем нужно учиться жить как еще одна его часть взаимодействуя даже с тем, что таит опасность. И уметь использовать для своей собственной выгоды, — он кивает в сторону муравейника, рассматривая эту внушительную гору с легким восторгом во взгляде. В самом деле, не каждый день ты встречаешь нечто столь внушающее, пожалуй, если бы последняя партия захваченных пленных выдержала переход хватило бы одного взгляда в сторону кучи, чтобы развязать им языки, к сожалению, даже кинжалы и пламя не всегда столь же эффективны как, казалось бы, самые обычные муравьи.

— У нас нет казематов, но лес помогает развязывать язык самым несговорчивым, у нас нет армии, но ничто не мешает тебе завести dh’oine в ловушку, оставив в пасти какой-нибудь твари. Пусть нет надежной крыши над головой и крепких стен, но никакая армия не сможет взять приступом лес. Огонь и топоры могут отвоевать территории, но искоренить? Нет, — Исенгриму нравится думать, что Aen Seidhe похожи в этом отношении, его народ изничтожали для собственных нужд и удобства, беспощадно, бездумно, остервенело. Но, эльфы все еще существуют, вопреки всему, с шансом исчезнуть навсегда достаточно скоро, если ничего не изменится — но существуют. В этих прятках следует не только выжить, но многому научиться каждому из них. Обрести личную, обрести общую силы. Железный Волк не чувствует себя великим мудрым лидером способным привести всех к лучшей жизни, но хотя бы свой отряд и всех, кого сумеет — постарается сберечь под сенью этих лесов. До тех пор, пока у них не появится возможности вцепиться в глотку dh’oine в ответ, заставив считаться с их существованием. Принять его. Ведь правила выживания и охоты — действуют везде. Даже в больших каменных городах.

— Быть настороже — хорошее качество, вечное ожидание — полезно и сохранит жизнь, но если продолжишь в том же духе, то потеряешь себя, эти леса могут подарить покой, Йорвет, но вначале придется научиться смотреть на вещи... несколько иначе, — в отличие от него Йорвет не в восторге от долгих бессмысленных прогулок, словно разучившийся радоваться вообще чему-либо. Исенгрим сам далек от беззаботного веселья, но умеет находить время и возможность замереть, оглянуться вокруг себя и сбросить крепкие цепи самоконтроля. Его столь упрямому воспитаннику тоже следовало научиться подобному.

Тяжелая ладонь Исенгрима ложится на плечо молодого друга, сжимая крепко, но аккуратно. Дело было все это время было вовсе не в муравейниках — самом Йорвете.

Горечь во рту соответствует настроению, не всегда выходит отстраняться от эмоций, от чужих переживаний, особенно тяжело если речь заходит о Йорвете, нет, с его младшим братом они не похожи и не растил он этого вредного и язвительного эльфа с самых юных нежных лет, но учил. Как продолжает учить сейчас, но заставить кого-то насильно принимать знания и взгляды на мир — бессмысленно, равно как стремиться объяснять глухим. Но, одно исключение все же есть, для своего молодого подопечного Исенгрим делает их слишком часто, в любом другом случае он замолк бы, свел хмуро брови, бросил несколько коротких фраз, да оставил раздумывать в одиночестве, пока жизнь не откроет глаза, не набьет шишек.

— В этом вся беда, мой друг, в напряжении, ты не видишь ничего за цепью выживания и борьбы, если так продолжится, то можно сказать, что dh'oine одержали победу, — он вздыхает, переворачивает трубку, постукивая по боку обвалившегося дерева избавляясь от остатков смеси, подобные слова скорее всего вызовут вспышку со стороны Йорвета, но сам он удерживает прежнее нейтральное выражение, не выказывая каких-либо эмоций, — если разучишься жить — проиграешь им, — только теперь они встречаются взглядами. Благодушный настрой не вяжется с хмурым прищуром. Слишком тяжело не волноваться за этого мальчишку, для него, во всяком случае, мальчишку. Ему не приходится сомневаться в скорости, силе и ловкости Йорвета, в его талантах, мастерстве, силе воли, выдержке, лидерских качествах. Только личности, только том, что на сердце, что есть у того за душой — и к чему все приведет, если не попытаться вмешаться. Дать нечто большее, чем просто цель.

— Разве я когда-то... — ответить он не успевает, просто смотрит широко распахнутыми глазами на выпрыгнувшего из высокой травы кролика, а после на протянутую к зефару руку. Пожалуй, ситуация несколько хуже, чем ему казалось раньше, изнутри буквально распирает от хохота, вечное напряжение и бдительность, конечно, прекрасны, как и говорилось, вот только сейчас, сходу, перед ним наглядный пример — это далеко не все. Плечи все же дрогнули, беззвучно смеясь и лицо ладонью Исенгрим тратит несколько секунд на то, чтобы успокоиться и не захохотать в голос разрушив весь образ сурового командира делящегося житейской мудростью.
— Осторожнее, это очень опасный зверь! Он может почуять страх, — тянет он с трудом выдерживая ровный тон. Несколько глубоких вдохов и выдохов позволяют окончательно успокоиться. Исенгрим звучно прищелкивает языком, цокая так, что даже дятел затихает на момент, а заяц прянув ушами спешит убраться от них подальше и петляя удирая окончательно теряется меж деревьев.

— Вот поэтому и позвал, муравейник — частности, часть этого мира который ты можешь использовать для своих целей и развязать язык самым несговорчивым, а еще это просто занятие приходящееся по душе, возможность отвлечься, я не говорю тебе, что мой пример лучший, но тебе тоже стоит найти что-то свое, за исключением отстрела dh'oine, поиска добычи и выживания, — брату он бы сейчас взъерошил волосы, сгреб в объятия, быть может, даже щекотал вызывая смех и мольбы о пощаде. Чтобы все слова — вызывали улыбку, как и он сам оставался в этих воспоминаниях чем-то хорошим. Йорвету это не нужно, ни снисхождение, ни, временами, забота, во всяком случае так он думает, так, зачастую себя держит. Исенгрим с таким раскладом не согласен, может быть, у них забрали земли, заставили скитаться, может быть, даже он сам совершал множество отвратительных, гнусных вещей — не испытывая при том ни капли сомнений, не будучи подверженным терзаниям совести. И все же жизнь Aen Seidhe отнюдь не состоит из разбоя, он вынужденная мера, которая никогда не должна перейти в саму их суть. Ненависть их поколений питается дольше людской жестокости, даже на его памяти уже несколько поколений ушедших "однодневок" — никто из них не получит от него ни жалости ни признания. Но разговор о его собственной расе, его собственных подчиненных, его отряде, воспитанниках, близких — он не позволит никому, даже миру вокруг, даже столь родному и любимому им самим месту позволить превратить в набор определенных рефлексов.
Даже если для этого придется представать дураком часами разглядывающим муравейники, бессмысленно тратящим время и несущим философскую чушь.

Иногда хочется вздохнуть, тяжело-тяжело, спрятаться с головой под плащом и смотреть из этого "домика" на бушующего Йорвета. Временами такой вариант даже кажется почти разумным и логичным, особенно как сейчас, когда Йорвет в очередной раз расписывает как им плохо живется. Исенгрим знает, давно знает, раньше самого молодого спутника. Он вырос в лесу, никогда не был абсолютно беззаботен и привык к такой жизни, привык, что это тоже жизнь, с прогулками, соревнованиями на охоте, рассказами у костра, к тому, что приходится постоянно чему-то учить, что-то рассказывать, кого-то слушать, быть везде и всюду. К тому, что нельзя оставаться надолго в одном месте, к тому, что мир отторгает их существование. Но не все так могут, это даже и хорошо в чем-то, главное бы не перегореть только с таким подходом и не свихнуться окончательно.

— Сейчас и здесь, Йорвет, у тебя никогда не будет завтра, можно работать на него, приближать, но сегодня и здесь ты живешь, ходишь со своим упрямым командиром осматривать муравейники, готовишься отражать нападения зайцев и будешь есть запеченную картошку свиснутую из последнего селения, между прочим, у меня еще осталось немного засушенных яблок, подлечим ими твою угрюмость, — Исенгрим улыбается мягко, слабо, самыми уголками губ, чтобы лицо не скособочило в жуткой гримасе, чтобы шрамы не испортили эту мирную картину. Он никогда не забывал о горе и боли Aen Seidhe, их тяжелой кровавой истории и грузе, который принял на себя решив стать командиром, он не симпатизирует dh'oine, не верит в мирный исход, в счастливое существование, но ищет возможные решения. Но, самое главное, они должны оставаться Исенгримом и Йорветом, а не командирами, не опасными лисом и волком, а самими собой. Иначе с равным успехом можно пойти и наколоть себя на вилы какого-то селянина с криками за расовое счастье.
— Себя хоронить не спеши, герой, — как ему хотелось добавить что-то покрепче, но воспитание вбитое матушкой, во многих смыслах вбитое, не позволяло вести себя столь неподобающим образом, даже когда один из молодых неопытных ребят, вторую неделю как взявшихся за лук, умудрился выпустить стрелу в цель после трех месяцев старательной учебы и оцарапав ухо командира (хорошо еще, по закону жанра не в зад), то дождался только громкого восклицания и выразительного взгляда. И еще более выразительные достались двум "наставникам". С таким детским садом, что люди наименовали бандой выродков, отморозков, сучьих выродков, остроухих ублюдков, бессердечных убийц и дальше по списку... тяжело очерстветь душой окончательно. Приставить что ли к Йорвету побольше молодняка, пусть лучше на них все нервы истрачивает, чем каждую секунду, денно и нощно страдает по горькой судьбинушке Aen Seidhe и точит ножи на каждого встречного человека. Исенгрим трет переносицу, у самого причин для ненависти хоть отбавляй, но позволить паскудным dh'oine захватить разум и душу? Никогда. Никогда такого не будет, ни один из них не проберется в его душу, эта раса не заслуживала ничего, ни единого уголка в сердце, даже преисполненного самой страшной, жгучей, лютой ненависти. Волк предпочитал больше задумываться об эльфской доле, о своем непутевом друге, к примеру.

Фраза звучит практически как предложение, Исенгрим хмыкает довольно и прячет трубку и мешочек в курительными травами подальше, беспокоясь о том, что может в пылу погони за дичью — обронить куда-то в густую траву.
— Конечно, мы ведь не оставляем столь опасных свидетелей, предлагаю найти еще четырех и принести в лагерь, — Волк встает потягиваясь и совершенно спокойно принимается за сборку лука — в отличие от друга свой композитный он привык складывать и разбирать во время перехода, да и предпочитал меньшую высоту и громоздкость большую часть времени, дерево, рога животных и жилы — простенький набор, но зато можно корректировать под собственные нужды. В отличие от бандуры Йорвета. Да-да. Он никогда не перестанет поддевать подобным, только не сейчас, не хватало еще ругани перед охотой.
— Ты знаешь, что не играл бы, изобразил из себя гадалку идеально пророчащую смерть, а потом догонял в темном переулке, предсказания исполнял, — шутку поддерживает своеобразно, в собственной манере. С юмором у него все было не так, чтобы вовсе плохо, но до в число остроумных весельчаков Исенгрим не входил. Сложно сказать к частью или сожалению, шутник-командир весьма проблематичное явление и специфическое зрелище.
— Время еще есть, пошли, развеешься хоть немного, с физическим трудом у тебя лучше, чем с философствованием и высокодуховными беседами, — в самом деле, даже если не раздобудут ничего в ближайшие пару-тройку часов до захода солнца, так хоть какое-то развлечение. Карты что ли раздобыть или кости. Или хоть несколько книг. Обрасти поклажей, да побольше и потеряв мобильность получить закономерный плачевный исход. Пожалуй, следует подумать о каких-то перевалочных базах и убежищах, долговременных, в максимальной дали от маршрутов, но без пересечений с какой-то монстрятиной, не все в отряде смогут обойти опасных чудищ подобно им, тем более повторять подобный трюк множество раз.
К несчастью, Йорвет в чем-то был прав, но думать в подобной ключе Исенгрим все еще не хотел, слишком легко после сдаться и смириться с подобным положением вещей.