С восходом солнца грянули барабаны и литавры, и стройные ряды пехоты двинулись вперед с обеих сторон. Запели боевые рога и трубы, и пестрая конница северян помчалась навстречу черному морю имперского войска. Слова чародеев, расположившихся на Холме, тонули в отзвуках битвы, но покоя там не было и в помине – воздух дрожал от Силы, которую маги преобразовывали в защитный купол и ловушки, предвидя попытки неприятеля выкурить их с занятого возвышения.
Йеннифэр видела, как нервно поджаты губы у Литты, видела, как опасливо оборачивается назад Трисс, наблюдая за тем, как на равнине сходились раз за разом нордлинги и нильфгаардцы. Сама она устремила взгляд фиалковых глаз к полю боя лишь тогда, когда прозвучала команда Вильгефорца, чтобы вместе с товарищами начать сеять хаос в рядах армии Нильфгаарда, отрубая у имперской гидры одну голову за другой. Они сражали командиров, поражая отряды южан в самое сердце. Но этого было мало.

Солнце уже давно стояло в зените, когда Вильгефорц согласовал вылазку прямиком в ряды неприятеля. Их дерзость стоила жизни троих магов, но кондотьеры и темерцы сумели использовать чародейскую жертву и подмяли под себя правый фланг армии Нильфгаарда. Когда на Холме открылся портал и оттуда вышли Артуад, Ваньялла и Йойоль, Йеннифэр открыла брешь в защитном куполе, чтобы пропустить магов, не заметив за мутноватой завесой двоих, облаченных в черные одежды, что следовали за северянами словно тени.
Последнее, что увидела Йен, была черноволосая девица, что занесла руку со сложенными в магическом пасе пальцами. Колдовать щит было уже поздно – обсидиановая звезда блеснула синим пламенем, но и только, волшебница успела бросить ответное заклинание, для которого держала Силу на кончиках пальцев, но ей было не суждено узнать, достигло ли оно цели – голову разорвало от острой боли, словно два раскаленных прута пронзили фиалковые глаза, добираясь до самого мозга. У Йеннифэр звенело в ушах от собственного крика, а пальцы, прижатые к щекам, размазывали по скулам – слезы? нет – что-то горячее и липкое. Кровь.
В голове прозвучал приказ Вильгефорца, но дрожащие руки не могли повторить то, на что целая группа чародеев потратила больше часа – она не могла создать новый щит, который закрыл бы выживших.
Оттуда, где ещё недавно была маленькая брешь в человеческий рост, разносились крики.
— Йен! — голос Литты раздался над самым ухом, и это было единственной отличительной чертой, коя позволила узнать островитянку. Запах фрезии и абрикоса уже давно заменил им запах копоти, пота и чужой крови.
Коралл вцепилась в плечи подруги мертвой хваткой и потащила за собой. Йеннифэр, путаясь в собственных ногах, пыталась ухватиться хотя бы одной рукой за Нейд, но та вдруг пронзительно закричала, упав на землю и утащив за собою Йен. Земля под бледной щекой и подрагивающими женскими ладонями гудела, предвещая приближение конницы, боевой клич которой доходил будто совсем издалека, словно бы Йеннифэр находилась под водой, а не распласталась на траве. Рядом зазвучал звонкий голос Францески, и чародейка, узнав готовящееся заклинание, вцепилась в собственную шею, желая нащупать обсидиановую звезду. Йен высвободила сгусток Силы, желая закрыть защитной магией себя и подругу, но женщину всё равно обдало жаром, вслед за которым послышались вопли сгораемых заживо людей и тех волшебников, кто не успел укрыться.
Земля больше не содрогалась от топота копыт, а Вильгефорц не требовал вычаровать щит или что-либо ещё.
Она не слышала собственных мыслей, легкие отравлял дым, а вокруг была одна непроглядная темнота. Чувствовала, как собственные волосы липнут к лицу, чувствовала, что упирается коленом в чье-то бедро.
— Литта, —  Йеннифэр позвала подругу по имени, но в ответ раздался лишь страшный хрип.
— Литта! — уже закричала чародейка, беспорядочно шаря правой ладонью перед собой. Пальцы угадывали кожаный  кафтан, тонкий поясок, скользнули выше вдоль едва заметных внутренних швов одеяния, под женской кистью в рваном движении вздымалась чужая грудь, вторя вновь прозвучавшему хрипу. Йен хотела заставить подругу подняться, Нейд не из тех, кто встретит смерть развалившись на земле. Но пальцы уперлись во что-то теплое и вязкое, что-то, что должно было быть плечом.
—Литта! — в этом крике смешались боль и отчаяние. Йеннифэр попыталась облокотиться на левую руку, тогда как окровавленная правая ладонь легла на шею Коралл.
В последний раз имя вреднейшей из чародейской братии сорвалось с губ волшебницы из Венгерберга тихим шепотом. Йен попыталась прижать к себе Литту.
Хрипа больше не было.
Глаза вновь прожгло новой волной боли. И на сей раз по щекам волшебницы потекли слезы.

Когда Йеннифэр очнулась, вокруг витал запах зелий, растирок и лекарственных трав. Голова раскалывалась, а глаза были перевязаны какой-то тряпкой, коя тут же полетела куда-то в сторону вместе с примочками.
Однако тьма не желала отступать.
Тяжело дыша, Йеннифэр села и, быстро крутясь, попыталась с помощью осязания понять, где она находится. Движения её были нервные и дерганные, сопровождались злым шипением и грязными словечками. Никто ей не отвечал, но ожидание нападения с любой из сторон заставляло прислушиваться к тому, что происходило вокруг. Где-то вдалеке звучало завывание ветра, чьи-то голоса раздавались приглушенно, словно были в соседних помещениях, кои разделяло с нынешним обиталищем чародейки толстая каменная стена. Слов было не разобрать.
Где она? У врагов или своих? Едва ли нильфгаардцы оставили бы северных чародеев в живых. Или же надеялись вскрыть их черепушки и узнать тайны братства и королей, при которых магики служат? Тут они просчитались, ведь Йеннифэр служила самой себе. И сдаваться на милость врагов не собиралась.
Йен спустила ноги с кровати и встала на холодный пол, вытянув перед собой руки.
Кругом была не только темнота, но и Сила, волшебница чувствовала это и даже потянулась зачерпнуть.
Дверь скрипнула.
Сила, которую следовало брать бережно и осторожно, была вытянута жадно и без разбора, дабы обратиться молнией, что должна была не подпускать к чародейке никого.
— Не подходи!
Голова загудела, а в носу стало влажно, и обоняние вдруг учуяло запах крови. Йеннифэр пошатнулась, под её рукой зазвенели колбы, падая с тумбочки прямиком на пол. Опустив резко ладонь в поисках опоры, женщина почувствовала, как вонзается стекло в кисть, и тут же вскрикнула.

Его голос терялся меж звона разбивающихся колб, но Йеннифэр всё равно услышала обращенные к ней слова и не смогла в первое мгновение поверить в то, что подсказывал ей разум. Быть может, именно голос Валя, а не треклятое бессилие заставило пошатнуться пол под ногами чародейки, позволив той опрокинуть бесчисленное количество стеклянных сосудов, что до сего часа безмолвно стояли на прикроватной тумбочке. Истредд был последним, кого Йен ожидала встретить здесь и сейчас, пожалуй, даже явление Геральта могло быть куда менее внезапно – самый знаменитый из ведьмаков имел сказочное свойство, выражавшееся в феноменальной способности оказываться в нужное время в нужном месте, причем «нужное» зачастую употреблялось с явно выраженным сарказмом.
Йеннифэр подумала, что она в бреду или вовсе не проснулась, хотя боль в руке была самой что ни на есть настоящей. Тогда не бред, но иллюзия. Но чья и зачем? Неужто с её разумом и правда играются нильфгаардские чародеи? Неумехи. Могли бы выудить что-то более стоящее, по-настоящему пугающее и нарушающее душевный покой.

Женщина, всё ещё покачиваясь, отшатнулась, сделав шаг назад, выставив перед собой напряженные ладони, словно этими самыми руками могла сотворить что-то страшнее молнии или пары ударов наугад, словно понимала больше, чем приблизительное расположение говорившего, чьи мягкие шаги тонули в её собственном прерывистом дыхании, заглушаемые биением сердца, отдававшим в виски. Йен чувствовала, как по правой кисти тонкими струйками вниз к запястью бежит теплая кровь, как острая боль вместе с застрявшими в ладони осколками пронзает кожу и мышцы при малейшем движении. Но Йеннифэр только сильнее стиснула зубы, оскалившись. Пока тьма вдруг не уменьшилась, схлопнувшись из бесконечной бездны в один маленький круг, образованный чужими объятиями. По правде говоря, объятия эти больше походили на захват, коему Йен попыталась воспрепятствовать, настырно орудуя локтями, но сложно сопротивляться невидимому врагу, особенно когда он надевает маску гостя из прошлого.
— Валь? — её голос звучит тихо, и чародейка с запозданием понимает, что не имеет никакого представления о том, есть ли вокруг них кто-либо ещё. Йен помнит, что Истредд предпочитал оставлять свое прошлое вне досягаемости для окружающих. А так же и то, что он спускал ей вещи похуже. После того, как всем северным королевствам угрожала нильфгаардская непобедимая армия, сдается ей, маг найдет в себе силы перетерпеть небольшое разоблачение.
Её пальцы осторожно касаются мужского лица, нащупывают острый подбородок, узкие губы, на коих зачастую присутствовала ироничная и самую толику высокомерная усмешка, длинноватый нос, высокие скулы. Затихнув, Йеннифэр прижимается щекой к его груди. Последнее воспоминание волшебницы, как она, ничего не видя, вцепилась в умирающую подругу. Йенна не видела того, что нильфгаардцы сделали с Литтой, наверное, даже к лучшему. Помнила тепло её тела, содрогавшегося под сиплые хрипы, запах паленой плоти и волос. В голове эхом зазвучали барабаны, призывавшие пехоту сохранять строй, крики умирающих на равнине и их командиров, требовавших сомкнуть ряды, и пальцы Йеннифэр сомкнулись на плече чародея.

И всё же в происходящее верится с трудом. Хоть на душе и расползается жирным пятном то ощущение покоя и умиротворения, кои всякий раз испытывала Йеннифэр в его руках, к коим неизменно возвращалась и от коих в конечном итоге сбегала. В Аэдд Гинваэля то должно было стать последним разом, когда Йенна, пройдясь темным вихрем, исчезла из жизни каэдвенского чародея раз и навсегда. Тогда она для себя всё решила, и решение своё изменять не собиралась. У мальчиков, конечно, сложилось собственное мнение по вопросу, который всех их свел в одном городе. Конечно же, оно не сходилось с её. Конечно же, её это мало волновало.
В это мгновение, в голове Йеннифэр пронеслась мысль, говорящая, что Валь верен данному слову, что он слишком упрям, чтобы принять её решение, хоть прошло почти два года с момента их последней встречи. Всего неполных два года. Срок по чародейским меркам попросту смехотворный. И будет ложью сказать, что Йен это не льстило, что ей не было приятно знать, что кого-то на этом богами забытом континенте волнует её судьба, что есть те, кто протянет руку в кромешной тьме.
Лукавством будет сказать, что появление Истредда рождало в женской душе одну лишь благодарность и щемящую сердце, приятную ностальгию. Хорошее очень быстро затмевалось уязвленной гордостью и самолюбием, то, что Валь стал свидетелем её беспомощности, злило Йеннифэр безмерно. Как и то, что вполне вероятно ещё прозвучит в этой комнате.
Но то будет потом, сейчас, хоть чародейке и присуща эксцентричность, Йенна желает узнать исход боя, а выяснение отношение отношений никуда не убежит – прекрасное действо, коим можно было заниматься в любое время в любом месте.
— Мы победили? Кто выжил? Трисс? Сабрина? Литта?
Последнее имя прозвучало без затаенной надежды. Но вдруг Йеннифэр ошибалась. В конце концов, она ничего не видела, и кто знает, что сталось с Коралл на самом деле.
Хоть бы Север победил. Иначе зачем всё это было, иначе кого они спасли, положив в войне столько жизней.

«Вы победили» - прозвучало так, будто Истредд не считал себя выходцем из северных королевств, будто являлся сторонним наблюдателем того, что очень скоро будет изложено в увесистых талмудах в параграфе о великой победе или же поражении Нильфгаарда – в зависимости от того, кто будет автором живописного пересказа развернувшихся близ Соддена недавних событий. С учетом того, что маг из Каэдвена уже давно предпочитал не вмешиваться ни в склоки людей, ни чародеев, можно было сказать, что не один десяток лет он и есть самый настоящий наблюдатель жизни, призрак, изредка покидающий свое обиталище, чтобы усталым взглядом скользнуть под тому, что происходит вокруг: степенная ли то жизнь, война с мором или очередной передел власти и драка за земли – чтобы столь же устало вздохнуть и молча вернуться к себе, заключив, что если прогресс и не стоит на месте, то вот людское естество – очень даже. Конечно, Истредд жил далеко от границы Нильфгаарда, а Ковир и Повисс представляли свой интерес для Империи, однако, прежде чем тот иссякнет, пройдет достаточно лет, спокойных, лишенных беспокойств за свою судьбу и полных привычных хлопот. Конечно, есть ещё далекий Офир и прочие земли, где можно укрыться и переждать Нильфгаардскую напасть – империи ведь не вечны, в отличие от людской жажды власти, способной уничтожить плоды трудов многих десятилетий.
В иной раз Йеннифэр могла бы придраться к словам, но не колко и ядовито, как поступила бы почти с каждым – Валь одним присутствием был подобен охотнику на змей, что вырывает самой прыткой гадюке её клыки. Но сейчас чародейка была не в состоянии акцентировать внимание на словах, которые прозвучали ни оскорблением, ни поводом сцепиться, а приобщили её, Йеннифэр из Венгерберга к тем, кто вырвал победу из загребущих рук Нильфгаарда. Они победили. Они: горстка самоотверженных чародеев, наемники, солдаты и простые кметы, вставшие под стяги своих королевств из-под палки или из патриотических соображений.
Йен была среди тех, кто сражался. Но она не чувствовала сладкого вкуса победы, воспеваемого бардами и восхваляемого островитянами, что могут представить сущим медом даже кровавую сечу. И когда Валь затянул с ответом, женщина отчетливо ощутила удушающее чувство вины – её задачей было поддержать вычарованный общими усилиями щит, но она не справилась. И по её вине погибло невесть сколько магов. Литта.
Глаза резануло, опухшие, и без того напряженные от ноющей боли веки дрогнули, но быстро сморгнуть не получилось, дабы отогнать слезы. За чародейку это сделал Истредд и воображение, добавив словам бывшего возлюбленного саркастичный, издевательский тон, который не порождал жалость к себе, но очень точно бил по истерзанному самолюбию и гордости, заставив взбеситься, заставив тлеющие угольки выбросить в воздух столп ярких искр. Наверняка, смена настроения слишком уж ярко отразилась на женском лице, так шустро Валь усадил Йеннифэр обратно на постель, предугадав её желание оттолкнуть его и броситься прочь из этой, вдруг ставшей тесной комнаты, размеры которой волшебница даже не представляла.
«И Трисс тоже… И тела не осталось, нам даже некого хоронить. Клянусь Силой, надо было настоять на её отстранении, отправить домой хоть в мешке».
Секундная радость от того, что хотя бы Сабрина жива, померкла в то же мгновение. Должно быть, то была гнусная мысль, но в тот момент Йеннифэр подумала, что вместо Глевиссиг в живых следовало остаться юной Меригольд. Слишком юной. Слишком талантливой, поплатившейся за то, что общепризнанные умения соединились с непомерной жаждой помочь собственной стране и всем прочим северным королевствам. А ведь подруги дали обещание держаться вместе и приглядывать друг за другом. «Не доглядела», - зло думает про себя Йеннифэр и едва не заливается смехом, присущего людям, что тронулись умом, осознав, как иронично звучат её собственные слова при имеющихся обстоятельствах.
Йен слушала Истредда вполуха, поглощённая собственными мыслями не замечала его манипуляций с израненной стеклом ладонью. Приняла как данность нахождение в Аретузе, а очередное «Вы» обрело горький привкус. Слова мага позволяли трактовать себя так, будто Валь не видел никакого смысла в битве при Соддене, словно все принесенные людьми и чародеями жертвы напрасны. Но Йеннифэр помнила, как темерцы громили правый фланг, какой хаос воцарялся в местах, где открывались порталы северными магами. Победа должна была быть оглушительной, такой, чтоб у Нильфгаарда на ближайший десяток лет отпала мысль вторгаться за Яругу. Неужто всё кончилось совсем не так? Неужто эта победа – условность, что будет занесена на бумагу и раздута до непомерных размеров, хотя  в действительности всё выглядит отнюдь не так. Нет, Йеннифэр понимала, что подобное не редкость. Но сейчас ей хотелось наивно верить, что битва под Содденом что-то да значила, что это не пустой звук, что это не парочка выигранных лет мира, а мощная оплеуха имперским амбициям.
Она, всегда оставлявшая за собой последнее слово, не знала, что сказать. Что можно? Что должно? Покаяться, повиниться в собственных ошибках? Нет, не хватало ей ещё больше унизиться перед Истреддом.
Злость на саму себя вскипела с новой силой.
—  Проклятая девка, —  прошипела Йеннифэр, - если бы я…
Да что если бы? История не терпит сослагательного наклонения. Так ей всегда говорил Валь, хоть и обладал излишним на её вкус романтизмом и мечтательностью.
Память услужливо подсунула воспоминание об одной из встреч с Трисс в её доме в Мариборе, они тогда осушили уже два кувшина вина, на щеках девушки был румянец, а сама она звонко смеялась от какого-то не очень-то остроумного по своей сути замечания подруги.
Голову пронзила тупая боль, будто ударили по затылку. И женщина приложила здоровую правую руку к виску.
— Я не хочу, чтобы ты был здесь, - сказала вдруг Йеннифэр. Тон был резок, в нем чувствовалась злость и обида. Голова поднята и обращена к чародею, как если бы Йен желала посмотреть ему в глаза. В общем-то, она и желала, чувствуя, его мягкие прикосновения к собственной ладони. — Считай это женской придурью. Я благодарна за твою помощь, за проявленную заботу. Но не надо.
«Мне нечем платить. Жизнь дала мне кошель совсем с другими монетами».
— Образ уже испорчен. Я не хочу марать его дальше.
Пусть думает, что это и правда придурь. Она же чародейка. Баба, в конце концов. Все только и талдычат о её невыносимом характере, пусть Валь спишет всё на него. И оставит упиваться собственной беспомощностью, стыдом и чувством вины, а не накидывает ещё одно ярмо на её магически выправленные плечи.