Йеннифэр сидела в постели, подложив подушки под спину, и лениво перелистывала любезно представленную гостье Его Императорского Величества книгу, какой-то скучный романчик, где некая мазель Ана, используя чаровские приемы, примерила на себя чужую роль в попытке завоевать чужие же признание и любовь. Пока у героини этого не получалось, и по не самому скромному мнению госпожи Йеннифэр, и не получится. А если получится, то госпожа Йеннифэр случайно уронит сию книгу в огонь, сказав, что от волнения при чтении так дрожали руки и вот итог – самая что ни на есть блестящая демонстрация силы искусства. «Силы искусства» здесь, конечно же, должно быть сказано излишне саркастичным тоном и сопровождено красноречивым взглядом.
Почему же Йен до сих пор читала нечто достойное исключительно для растопки камина или услаждения глупых впечатлительных барышень, лет так 12-13? Потому что выбирать не приходилось. Впрочем, женщина уже позабыла, когда её не ограничивали в выборе. С самого момента пробуждения Йеннифэр была вынуждена считаться с тем, как попирали её собственные свободы, права и интересы. Внутренний бунт был силен, она и сама не понимала, откуда в ней эта нестерпимая тяга делать всё ровно так, как хочется самой, зачастую идя наперекор чужим словам или, что хуже, здравому смыслу. И когда двое из ларца, представившихся ведьмаками, сказали, что будут сопровождать чародейку, выражение женского лица свидетельствовало об обратном. Непроходимый лес, болота и завывание волков неподалеку умерили пыл, как и непонимание местного наречия, порядков да и в целом положения дел. Йеннифэр смотрела на мир широко распахнутыми глазами, жадно вбирая всё, что происходило вокруг.
Эти мужики сказали, что убивают чудовищ, но Йен казалось, что они не меньшие монстры, скрывающиеся под человеческим обликом. Они называли её колдуньей, и она, иной раз глядя на собственные руки, чувствовала, будто и вправду может совершить нечто неподвластное воображению, словно где-то в глубине неё клокочет сила. Но реальность быстро отучала от фантазий, ведь всякий раз взору фиалковых глаз представали запястья с уже пожелтевшими синяками от тяжелых оков, ладони с застаревшими мозолями и бледные, оцарапанные пальцы с обломанными ногтями. Нет, такими руками невозможно сотворить нечто волшебное, такими руками можно лишь копать землю.
А ещё господа ведьмаки называли имена, отдающиеся гулким эхом где-то на задворках памяти. Подобно эху, она повторяла «Геральт», «Дикая охота», «Цири», но не чувствовала ровным счетом ничего. Даже её собственное имя казалось чем-то инородным, чужой выдумкой, а то и шуткой.
Шли дни, месяцы. Но Йеннифэр так ничего и не вспомнила. И даже подземелье с раскаленными щипцами не в силах были заставить женщину покаяться в совершенных грехах, воспоминания о которых не померкли, а сгинули безвозвратно.
Эти, облаченные в черные одежды, выспрашивали о тех же Цири и Геральте, чье существование было обозначено для Йен её хмурыми неразговорчивыми спутниками. Но ей не верили, угрожали всевозможными пыточными увеселениями, смакуя описания очередного изуверства, но это вызывало в ней лишь брезгливое раздражение.
А потом пришел Он. Тот, перед кем все расступались, вытягиваясь по струнке, после того как раболепно отвесили низкий поклон, называя «Ваше Императорское Высочество». Тот, в чьих глазах Йеннифэр заметила узнавание, но кого не могла вспомнить сама. Их разговор был слишком кратким, и женщина не смогла сделать ровным счетом никаких выводов. Единственное, что Йенна поняла, что императору нужна её помощь и связано это с её прошлым. Причем настолько, что достойного обращения требовать слишком долго и громко не пришлось. Эмгыр вар Эмрейс отдал одно распоряжение, и камера сменилась просторными покоями и служанкой, вежливой до раздражения. И не отходящей ни на шаг.
Иной раз Йеннифэр думала, мол, может оно и к лучшему, может, боги (если они существуют) уберегают её от прошлого. Может, она сама постаралась забыть, убегая от того, что наворотила собственными руками. Но любопытство брало верх. И Йен уже из принципа желала узнать, в чем же успела провиниться, что до сих пор расхлебывает последствия собственных решений.

Когда в комнату вошли, Йеннифэр подняла взгляд только тогда, когда вместо привычного обращения от служанки услышала незнакомый голос, принадлежащий вполне миловидной особе, что, судя по её словам, знала гостью Его Императорского Величества. Опять Йен представляются давнишним знакомцем, но опять в голове ни единой мысли о том, кто предстал перед ней, ни единого воспоминания или отголоска чувств, кои чародейка когда-то испытывала к этой особе.
Йеннифэр не торопилась отвечать, покуда бесстыдно разглядывала мазель, именуемую себя Фрингильей, пройдясь пристальным взглядом с головы до пят. Короткая стрижка, неброский макияж, глубокое декольте и демонстративно исчезнувший плащ во всполохе искр. Нет, эта особа не вписывалась в общий ряд придворных, с их наглухо застегнутыми на все пуговицы черными одеяниями, зажатостью и чопорностью, вырисовывавшихся крупными масками на напудренных добела лицах, поджатыми губами и любезностями, высказываемыми сквозь зубы. Было ощущение, что незнакомка прибыла без особого желания, но всё же по своей воле, словно не тряслась подобно прочим от перспективы обратить на себя гнев великого императора. Словно имела все основания никого в этом дворце не бояться. Словно бояться должны её.
«Вот кто чародейка. Настоящая», - подумала про себя Йеннифэр, небрежно откинув книгу на смятое одеяло и поднявшись на ноги.
Было несложно представить, что исчезнувший плащ – ничто по сравнению с настоящими возможностями Фрингильи. Но Йен не чувствовала страха, который, наверное, должен был появиться у любого, кто обладает толикой здравого смысла и не пропил инстинкт самосохранения. Но не потому что здесь, в резиденции Императора Нильфгаарда, даже мыши пищали с позволения Его Императорского Величества, а просто… Из какой-то необъяснимой и непробиваемой самоуверенности, оснований для которой было ровным счетом никаких.
- Как лестно со стороны Его Императорского Величества подослать наконец-то ко мне кого-то, кто может нести не только чушь и подносить вино.
Йеннифэр уселась в кресло рядом с Фрингильей, положив руки на мягкие подлокотники.
- Ничего не помню. Ни тебя, ни Геральта и Цириллу, о которых все вечно говорят и пытаются выспросить у меня что-то. Тебя ведь тоже они интересуют? Наверное, и память Его Императорское Величество попросил особо старательно восстановить лишь в этой части.
Едва ли волшебницу по-женски заденет ответ, ведь все особы прекрасного пола довольно ревностно относятся к тому, чтобы остаться ярким неизгладимым пятном в чужих воспоминаниях. Но Йен был интересно, а как Фрингилья отреагирует на имена, успевшие набить оскомину.
- Когда я проснулась, мне назвали имя и откуда я родом. Сказали, что я ещё и ведьма. Только это всё чужие слова, которым у меня нет подтверждения. Да я Венгерберг даже на карте не найду, ведь его вероятное северное расположение известно мне лишь только по тому, как меня кличут здесь поганым нордлингом.
Женщина закинула ногу на ногу и вновь устремила пристальный взгляд к девушке напротив, чуть наклонив голову набок.
- Мы не подругами встречались, верно? Ведь Ваш император вновь принес Северу войну.
Самый напрашивающийся вывод.
Быть может, в прошлом Йен была предателем? Перебежчиком? Кто знает, вдруг она и не северянка вовсе, не зря же ей так нравится её черное платье.

Фрингилья продолжила удивлять, выудив из сумочки бутылку с вином, коя совершенно точно не могла уместиться в небольшом женском аксессуаре. И в душе Йеннифэр всколыхнулось природной любопытство, а взгляд фиалковых глаз был прикован к небольшому предмету, всё внимание занимала сумка, а не появившиеся из ниоткуда бокалы и порхающий над ними сосуд с Сангреалем. Йен стало интересно, насколько сложно совершить нечто подобное – это просто фокус или прием, требующий большого количества сил и сосредоточенности. Ей захотелось вернуть память хотя бы ради того, чтобы суметь прикоснуться к этим тонким материям, недоступным обывателям, заставлять прыгать предметы по столу по мановению руки и из собственной прихоти и творить куда более занимательные вещи. Ведь это не предел чародеев – заставлять плащ соскальзывать с плеч и исчезать, повинуясь одному желанию? Есть ли у магии вообще предел возможного? Йеннифэр хотелось верить в то, что границ для магического искусства не существовало. Однако, будь так, мир, наверное, выглядел совсем иначе. Всё в мире было бы совсем иначе.
Северянка не торопится принимать угощение. С другой стороны, даже если у них с Фрингильей были какие-то личные счеты, и последняя вознамерилась использовать удачный случай, дабы извести соперницу ядом, что теряет Йен? Да в сущности ничего. В данный момент для Йеннифэр не существует ничего кроме любопытства – ей интересно, какова будет развязка столь странной истории, чьим невольным участником она стала. Вместе с тем, ни одной живой душе нет дела до благополучия чародейки, не считая императора и его черную свору, но их беспокойство об её состоянии продиктовано личными интересами, но уж не крепкими узами любви или дружбы. Два ведьмака, что терпели Йен, были привязаны к ней не больше, чем кмет к домашней скотине, которую любовно взращивал всё лето, чтобы забить с наступлением осени, превратив милого поросенка в нежный свиной окорок, натертый пряными травами. Никому не было дела до Йеннифэр, отчего она даже задавалась вопросом – как надо было прожить свою жизнь, чтобы ни одна душа не забеспокоилась из-за твоего отсутствия. Верно, характер у неё в прошлой жизни был тот ещё. То ли дело сейчас.

Она всё же придвинула бокал к себе и даже сделала несколько глотков, слушая Фрингилью.
Повисла пауза – Йен нечего было ответить той, что была излишне честна. Впрочем, возможно ли быть не совсем честной? Правда, как свежесть продуктов – рыба или свежая, или нет. Нельзя быть честным наполовину.
Фрингилья удивляла. И тем, что в её поведении не проскальзывала и намека на стремление что-либо скрыть, и тем, о чем говорила.
Йеннифэр не могла представить, каким именно образом судьба переплела их пути. Ранение, побег, а теперь излечение, которое можно окрестить высоким слогом спасением из клетки забвения. Почему Фрингилья помогла ей в те времена, что исчезли из её памяти? Почему помогает теперь?
- А если бы умела? – наконец нарушив тишину, вопрошает Йенна, глядя чародейке прямо в глаза, внимательно, цепко, можно сказать, жадно. Желая понять, будет ли ответ правдой, в надежде, что сумеет распознать ложь. - Восстанавливать память частично. Ты бы последовала приказу императора, позволив мне вспомнить только то, что его интересует, или помогла бы мне восстановить память полностью?
А впрочем, так ли это важно сейчас. На счастье Йеннифэр, приглашенная волшебница не в силах дать лишь отдельные детали паззла.
На счастье ли?
Во взгляде фиалковых глаз промелькнуло сомнение. Что если есть вещи, которые следовало оставить там, в беспамятстве, не ворошить их могилы, куда их любовно уложила чья-то рука своим магическим вмешательством. Что если сама Йеннифэр это с собой сотворила?
Ответов не было ни у одной из присутствующих дам. И едва ли могли бы быть.
Они появятся, только если восстановить память – другого пути нет.
Северянка опустила взгляд вниз, глядя на идеально ровную поверхность вина, что в пламене свечей было приятного темного цвета, напомнившего вдруг куст бордовых роз, что Йенна видела, прогуливаясь по императорскому саду.
- Что от меня потребуется?
Изящная ножка бокала оказалась стиснута средним и большим пальцами левой руки.
- Это будет… больно? – подняв взгляд на визави, спросила Йеннифэр.

Вино слабо интересовало Йеннифэр, оттого женщина лишь кивнула, как будто бы выражала согласие с визави, но на деле желала проявить вежливость. Всё, что подавалось при дворе Эмгыра, подсознательно казалось северянке чем-то чужим и отталкивающим, начиная от кисловатого вина и заканчивая черным бархатом платья, на коем выделяются только мелкие пуговки, когда ловят на блестящей поверхности отблески пламени свечи или лучшей солнца. У Йеннифэр, и правда, не было особого выбора, что принимать, а что отсылать обратно – она брала всё, порой вцеплялась жадно, будто надеялась, что новая вещь поможет достигнуть сути, вернув хотя бы несколько воспоминаний о прошлом. Но ничего не происходило.
«Надеюсь, произойдет сейчас».
Фрингилья говорила приятные слова, можно сказать, почти осыпала комплиментами, во всяком случае, именно так казалось Йен, женщина слышала нотки уважения в тоне южной чародейки. И откровенно говоря, отчасти боялась не оправдать ожиданий. Этой самой мазели Виго и своих собственных. Йеннифэр казалось, что она не походит даже на бледную тень той, кого описывала Фрингилья, что вернуться к прежней себе будет невозможно. Ей было страшно представить, что все усилия, которые приложит чародейка, окажутся простым пшиком. Йенна не трепетала в ужасе от перспективы быть выброшенной Его Императорским Величеством на улицу, ибо без памяти северянка не представляла для Эмгыра никакого интереса (во всяком случае, ровно так он заставил её думать). Оказаться за пределами замка было малоприятно, но вот уже полгода Йеннифэр скиталась по веленскому тракту в компании двух ведьмаков, спала на голой земле, разгрызала засохший хлеб и вяленое мяса, а после и вовсе оказалась в темнице, где из неё клещами почти в буквальном смысле пытались вытянуть правду, не веря истории о потере памяти. Нет, Йен не боялась улиц Вызимы. Она боялась так и остаться непонятно кем. Её называли северной ведьмой, гордячкой и дикаркой, но всё это было чужими словами, а не её собственными мыслями и ощущениями. И Йеннифэр периодически терзали размышления о том, что она пытается быть той, кем её считают. Но так ли было в действительности?
Женщина порой думала о том, что умрет от незнания. Будет первой, кто столь своеобразно окончил свой земной путь. А если кто-то уже умирал от того, что не мог вспомнить то, кем он является на самом деле, то даже здесь лавров не ухватить. Не жизнь, а сплошное разочарование.

Фрингилья попросила расслабиться, но сказать проще, чем сделать. Йеннифэр напряженно выпрямилась в кресле, убрав руку от кубка с вином, положила предплечья на подлокотники кресла и закрыла глаза. Расслабиться было сложно не только из-за инстинктивного желания следить за кем-то, кто представляет опасность и кто зашел тебе за спину, но из-за страха перед неизвестностью. Йен хотелось верить Виго, но здравый смысл, обращавшийся в паранойю, что была как родная в местных палатах, навязчиво шептал и предрекал проблемы. И когда пальцы чародейки коснулись женских висков, северянка вздрогнула. Но глаз не открыла.
Касание было легким и удивительно приятным, даже несмотря на то, что уже через мгновение по вискам будто пробежал маленький, болезненный разряд молнии.

На языке вкус рыбы, сменившийся соль… нет, морской водой. И звоном в ушах.
Она видела большую залу, длинный стол у стены, заставленный множествами блюд и Фрингилью, с которой они говорили на полтона тише требуемого. Видела за спиной Виго других женщин, все как одна слепили своей красотой, но Йена словно бы смотрела сквозь идеальный образ, точно зная, что прячет в шкафу каждая из них, что оставили позади, за своими точеными плечиками, что целомудренно скрыты под дорогой тканью. Видела, что ей не то чтобы рады и словно обходят стороной, вон, та с красной помадой и тяжелым взглядом карих глаз уводит под руку совсем юную девушку с копной ярко-каштановых волос в лазурном платье.
Ведьмак Геральт, княжна Цирилла… Кто они? И почему их имена всплывают вновь?
Красивая зала быстро исчезла, стоило Фрингилье кивнуть и сказать: «Я тебе помогу».
Запах соли и мокрых досок, удар по голове и морская качка. И снова женщины, только в этот раз разодетые не в шелка и бархат, с руками грубыми и сильными, точно принадлежат мужчинам. Их лица не видели косметики, их красота - это вытесанные крепким ветром черты на прибрежных скалах.
Ведьмак Геральт, княжна Цирила, Крах ан Крайт….
Сердце сделало кульбит.
Йеннифэр наконец-то почувствовала, что её тянет к ним. Но она не могла объяснить, отчего в душе такая печаль и болезненная тяжесть при упоминании имени Геральта, откуда столько сожаления и грусти? Не могла понять, отчего имя какой-то девочки вызывает нежность и желание защитить.

На лбу появились капельки пота, а дыхание сделалось тяжелым.
Йеннифэр открыла глаза, но и только.
- Спасибо, - произнесла негромко. – Я не поблагодарила тебя тогда. Но я вспомнила, как это было для меня важно.
Глубокий вдох и выдох, женщина попыталась привести дыхание в норму, а после сделала глоток вина, вдруг почувствовав жажду. Помогло не слишком-то, но было лучше чем ничего.
- Дай мне передохнуть минуту, - продолжила после паузы, - те женщины… Они ведь тоже чародейки. Мы с ними тоже не были подругами, судя по всему. Но почему… Почему здесь только ты? Они все северянки?
Йен не уточняла, о ком говорила. Ей казалось, что Фрингилья, подарившая ей воспоминание о тайной вечери, понимала, о чем идет речь.

Фрингилья улыбнулась на высказанную благодарность и вроде как отмахнулась, мол, оно не стоит внимания и уж точно того, чтобы распыляться в комплиментах. Йеннифэр почувствовала, что ей не особо важно услышать одобрение или ответ южной чародейки, волшебница из Венгерберга ощущала тяжесть, что висела камнем на шее, ставшую первостепенной потребностью, неудовлетворение которой явно привело бы к нарушению сна и потере аппетита. Весьма трагично-драматичное заявление, пожалуй, имеющее некоторое преувеличение, но Йен вдруг поняла, что не хочет быть в долгу и считает правильным сказать самое банальное «спасибо». Без широких жестов, витиеватых фраз и низких поклонов до земли. Но искренне и честно, от сердца, сдержанно наклонив голову в благодарственном жесте, словно и сама была из императорских вельмож, коим этикет и правила местного двора запрещали даже хмыкнуть и вскинуть бровь без повода и разрешения.
Женские пальцы нервно отстукивали по деревянному подлокотнику, Йеннифэр внимательно слушала Фрингилью, а вместе с тем пыталась думать. Вернее, воскрешать в собственной памяти картину пышной залы и увиденных в ней магичек, о чем просила Виго. Откровенно говоря, Йен предпочла бы сосредоточиться на том, что было после того, как её поймали в сети и отдали в руки высокому рыжеволосому и громкоголосому морскому королю, что сойдя на берег со своего корабля сначала угрожал, а после упоминания чародейкой некой клятвы перед той самой княжной Цириллой, обещал всевозможную помощь. Йеннифэр казалось, что это слишком важное событие, за которое следовало ухватиться. Ей казалось, что Фрингилья это отчетливо видит. Но южанка всё равно просит о другом. Наверное, для этого есть причины, озвучивать которые Виго или не хочет, или не видит смысла. Наверное, волшебница права, и следует начинать с малого. Жажда противоречий и желание делать по-своему подняли голову, но Йеннифэр постаралась урезонить их, оттянуть назад и придавить к земле. Не сейчас ей тягаться с кем-либо. И уж точно не перечить той, что может помочь. И даже начала это делать.
Йенна спешно поднялась с кресла. Проклятая жажда, кою не утолить даже прекрасным вином, жгла горло, и императорская гостья широкими шагами подошла к столу, на коем стоял высокий кувшин и несколько кубков. Налив себе воды, Йеннифэр вдруг взглянула на свои руки. Тогда волшебница из Венгерберга тоже почти ни к чему не притрагивалась, пока все наслаждались яствами, коими был уставлен длинный стол. Тогда, она почему-то не могла этого делать.
А на языке появился отчетливый вкус морковного сока.
— Меня туда привели. Я не хотела там быть, — произносит вдруг. — Я была в заточении. Куклой.
Обернулась на Фрингилью, будто желала подтвердить, а возможно ли такое. Но сама же себе мысленно ответила, что, конечно же, может. Неужто если есть способ проделать погреб в собственной сумке, нет такой сил, что обратит человека в куклу? Йеннифэр говорила, озвучивая свои мысли и ощущения. Не думая, что это требуется услышать Виго. Чародейке казалось, что та и так всё знает. Она проговаривала вслух будто бы для самой себя.
— Её звали Францеской, она – эльфка.
«Красивая, зараза… а с ней была ещё одна, рыжеволосая, какая-то особенная».
— Знающие, — негромко проговаривает Йенннифэр, а взгляд не сосредоточен на чем-то одном, задумчив и будто бы рассеян.
Она наконец-то взяла кубок, поднесла ко рту и сделала несколько больших, жадных глотков, а после в почти варварском жесте провела тыльной стороной ладони по губам.
— Я ждала помощи не от тебя. А от молодой, что была в лазурном платье, — Йен подняла взгляд на Фрингилью, желая понять, уловила ли та, о ком идет речь, — её так старательно уводили от меня, когда она не пряталась сама. Та темноволосая, с красными губами, она же зачинщица.
Вдруг Йеннифэр усмехнулась собственным мыслям.
— Ещё вертела головой, точно сова. 

Фрингилья удивилась, и уверенность Йеннифэр в том, что все кроме неё самой прекрасно осведомлены о её биографии несколько уменьшилась — чародейке из Венгерберга действительно казалось, что Виго в большинстве своем будет лишь кивать или поправлять, но не открывать для себя какие-то детали вместе с самой Йен. Что же, выходит, та эльфка действовала исключительно по своему собственному хотению и велению, не связанная обязательствами с теми дамами, что предстали перед женщиной в их общих с Фрингильей воспоминаниях. Так хотелось узнать больше, но попытка добраться до сути лишь отдала головной болью, будто череп стянут металлическим раскаленным ободом точно бочка.

Йеннифэр, опустив руку с кубком, посмотрела в сторону чародейки с юга, и во взгляде фиалковых глаз проскользнуло недоверие. Поругаться с подругой из-за какого-то мужика, что та будет не в состоянии поднять глаз и хоть что-то промямлить хотя бы из вежливости? Всё естество Йен взбунтовалось, а внутренний голос отчего-то без лишних размышлений или попыток воссоздать в картины из прошлого завопил о том, что такому не бывать. Память, быть может, и оставила магичку из Венгерберга, но не здравый смысл. Друзья — предмет ценный и весьма редкий, особенно в их, мягко скажем, несладкие времена. Что до мужчин, их ведь точно грязи — того и гляди оступишься и попадешь в очередную «лужу». Что же там был за мужик, коль из-за него поссорились две чародейки, коих сочли достойными для вступления в магический бабский интернационал? Расшнуровывал платье взглядом? Мог извлечь из булки весь изюм без помощи рук и варварских последствий?
Женщина фыркнула, но спорить не стала. И, в общем-то, опять согласилась. С тем, что это не дело Фрингильи.

«Филиппа, Филиппа, Филиппа…» — это имя звучит знакомо, Йеннифэр повторяет его про себя, но ничего не может вспомнить. Карие глаза, серое перо с темными пятнами в волосах, агаты и шпинель на шее.
Волшебница касается левой рукой собственной шеи, чувствует, что чего-то не хватает, но упорно не может понять чего. Такого же тугого воротника, как у прочих придворных?
Той женщине, которую Фрингилья назвала Филиппой, сложно было дать больше тридцати лет, но Йенна была уверена, что ей намного больше. Куда больше, чем самой чародейке из Венгерберга, пусть та и не уверена в том, что ей назвали точный возраст (чуть меньше ста звучало как-то совсем несолидно для тех, кто может жить столетиями). Зато в голове появился образ другой волшебницы, но ни золото волос, ни приветливый взгляд зеленых глаз и ироничная улыбка не дали образу имя. Или хоть что-то о том, кем эта женщина приходилась Йеннифэр. Да и приходилась ли вообще.
— Нет, — отрицательно качнув головой, отвечает почетная гостья Его Императорского Величества, — не вспомнила.

Виго говорит о магии, разливает вино, будто приглашает продолжить их томный вечер за дегустацией лучшего туссентского напитка, однако Йену не привлекает кубок — она вновь опускает взгляд вниз и смотрит на свои ладони. Узкие, аккуратные, как у аристократов, что в хрен пойми каком поколении не поднимают ничего тяжелее вилки с ножом. Кожа вновь стала бледной, а мозоли от поводьев уже давно сошли, будто и не было никаких мытарств совместно с двумя ведьмаками. Остались лишь мелкие следы пребывания в темнице нильфгаардцев, но и те почти прошли. И всё же чародейка чувствует какую-то фантомную боль, а кости ноют так, словно каждая из них была перебита, сломана или даже вывернута, словно когда-то эти изящные руки были искалечены так, что ни о какой магии речи быть не могло.
Йеннифэр жмурится крепко-крепко, отгоняя наваждение. Быть может, это правда, только травмы прошлого не кажутся сейчас чем-то действительно важным.
И Фрингилья права. Опять.
И как это неприятно.
Отзывается ведь, Йенна чувствует, как что-то бурлит внутри, стоило только скинуть оковы.
— Когда не контролировала себя, сыпались искры. Однажды, кажется, выпустила молнию. Но всё, что могу, — она складывает пальцы в знак, сосредотачиваясь. Пустой кубок отлетает в сторону, — они показали мне свои знаки. Ведьмаки, с которыми я путешествовала, — уточняет зачем-то, только потом подумав, что Виго об этом наверняка доложили. Хотя, пообщавшись с Императором, такое развитие событий гарантировать было трудно.
— Это дается легко, но…

Но даже не близко к искусству.
Магия представляется Йеннифэр искусством, а знаки ведьмаков похожи на размахивание топором. С помощью магии можно сотворить чудеса, а с помощью знаков откинуть кого-то в сторону или подпалить жопу.
Йен чувствует злость от того, что её лишили сил и стольких возможностей.
Показать, что рвется?
Она махнула рукой, и небольшой столик, стоящий у кровати, перевернулся набок, а на светлом дереве появилась черная отметина после внезапной слепящей фиолетовой вспышки.