Когда Нэннеке заглянула в выделенную для чародейки и её юной ученицы комнату (вернее будет сказать кабинет) в третий раз, Йеннифэр поняла, что на сегодня стоит завершать разговоры о магии и оттачивание жестов, к которым Цири всё ещё не могла никак приспособиться настолько, что её изящные ручки, так легко привыкшие к мечу, регулярно сводило, отчего девочка порой вскрикивала, и возгласы эти матери-настоятельнице явно казались подтверждением актов откровенного садизма и насилия над ребенком. У Йен уже состоялся не один неприятный разговор со служительницей культа Мелитэле, и вести беседу в вежливо-угрожающем тоне в очередной раз не было ровным счетом абсолютно никакого желания, всё равно всё сведется по своему обыкновению к единственной теме – вытекая из недостаточных сердечности и добродушия к Цири, перейдет к Геральту и всему, что может быть с ним связано. Йеннифэр подкупала истинно материнская забота настоятельница храма Мелитэле что о Цири, что о Геральте, пожалуй, у Нэннеке можно было даже чему-то поучиться, однако чародейка не любила, когда в её дела вмешиваются, вставляя ценные замечания о способах и методах получения результатов. И только природная вежливость, сдержанность и воспитанность брюнетки удерживали её от того, чтобы демонстративным образом покинуть территорию святилища. Ещё, конечно, Йен переживала о юной княжне, что для всех сейчас была дочерью кметки от заезжего рыцаря, но разумеется, большую роль играли природные качества самой Йеннифэр, известной своим покладистым нравом.
- Продолжим наш урок завтра, утенок, - отодвинув от Цири книгу, произнесла женщина. – Кажется, послушницы как раз собираются трапезничать перед вечерней молитвой, можешь присоединиться к ним, - чародейка закрывает довольно увесистый том, скрывая от мира гравюры с изображением кистей рук, сложенных в разных жестах, а затем поднимается с места, - или можешь присоединиться ко мне, я буду в саду. Но в таком случае прихвати что-нибудь с кухни и на меня.
Ещё в день их знакомства Йен дала понять Цири, что неволить девочку своим обществом чародейка не намерена, а посему львенку из Цинтры всегда предоставлялся выбор, в том числе и в вопросах досуга. Послушницы в большинстве своем были несколько старше Цириллы, но компания сверстников, если только это не новоявленная ганза из отбитой шулупони, редко бывает не на пользу. Хотя в свое время сама Йеннифэр предпочитала в Аретузе тет-а-тет с книгами, если после занятий не намечалось встречи с наставницей. Вмешиваться в отношения Цири с послушницами, чародейка пока что не собиралась, вдруг ещё случайным образом сломает зачатки дружбы, если таковые вообще имеются. Существование женской дружбы ставится под вопрос куда чаще и охотнее, нежели существование богов. Йен, не верящая в наличие существ высшей формы, которым можно было бы молиться, меж тем, вопреки чужим ожиданиям имела - в настоящее время исключительно в невинном смысле - нескольких подруг. Однако это случилось многим позже Аретузы – тут чародейка была готова держать пари, что хуже места для поиска подруг, чем закрытая школа для девочек, не сыскать. Врагов, завистниц, заядлых сплетниц – такого добра везде навалом, и встретить действительно близкую по духу, кого можно назвать соратницей и другом, всё равно что найти розу среди навоза – задачка на грани фантастики. Йеннифэр не требовалось копаться в мозгах послушниц, чтобы скептически относиться к возможности установления крепких товарищеских связей Цири с кем-либо на территории храма, ибо уже сейчас девочка обладала неоспоримыми преимуществами, и речь здесь не об одной магии. Хорошо хоть княжна не была забитой трусихой, тут Йен не сомневалась, что в обиду себя пепельноволосая не даст. И уж за этим чародейка проследит, а при необходимости устроит выволочку девушкам Нэннеке, да такую, что они будут молиться не только на образ Мелитэле, но и на свою мать-настоятельницу, осознав, насколько та милостива – быть добросердечнее Йеннифэр обещала только в отношении Цири, всем остальным надлежало держаться от чародейки из Венгерберга подальше и не раздражать её сверх меры.
Прижав к бедру книгу, волшебница вышла из кабинета и направилась в другое крыло, где располагались покои для редких гостей храма. Едва ли кто-то посмел бы забрать себе принадлежащий Йеннифэр предмет, однако сама мысль об оставлении вещей в досягаемости чужих рук претила чародейке, а посему после окончания каждого занятия Йен забирала всё принесенное с собой, порой перекидывая эту обязанность своей ученице.

Женщина сидела в саду, в тени деревьев, и задумчиво глядела куда-то вдаль. На коленях лежала раскрытая книга, а причины раздумий выглядывали из-под пожелтевших страниц – два листа, испещренных мелкими аккуратными рунами и являющихся письмом от одного давнего знакомого. Йен обещала себе поразмыслить над изложенным позже, быть может, даже завтра утром на свежую голову, однако, не сумев сосредоточиться на чтении, мыслями то и дело чародейка обращалась к письму. И после очередной попытки вникнуть в витиевато изложенные автором трактата теории Йеннифэр, увлеченная собственными рассуждениями, бессознательно перевела взгляд вдаль. Левая рука лежала на подлокотнике ивового кресла, правая же была согнута в локте – на указательный палец привычным жестом Йен накручивала темный локон, то и дело вырывавшийся на свободу, подобно сжатой до предела пружинке.
- Присаживайся, Цири, - на появление девочки чародейка отреагировала с запозданием. Йен чуть повернула голову в сторону княжны, искоса глянув на то, что было у той в руках. Взгляд ни за что, к превеликому сожалению, не зацепился. – Кисти больше не болят?

Йеннифэр усмехается - дуры, это еще мягко сказано. Волшебницу порядком утомили разговоры послушниц о том, кто с кем и в каком темном углу познал счастье плотской любви, ибо разговоры эти вызывали нездоровое беспокойство Цири, которой, пожалуй, было рановато задаваться вопросами сношения полов в самом буквальном смысле этих слов. Заливающий слюнями коридоры храмовых зданий Ярре и полуночные девчачьи обсуждения любовных похождений побудили Йен только на то, чтобы перевезти бывшую княжну к себе в покои, а заодно прочитать лекцию на тему - не прислушиваться к таким темам и не отправляться в экспериментальное плавание. А если уж слишком сильно захочется, то непременно рассказать наставнице, чтоб та перешла к следующей лекции о том, что с этим можно сделать.
Чародейка закрывает книгу, спрятав меж страниц письма, а после поворачивает ее корешком от себя, дабы фолиант ненароком не открылся, если Йен в забытье неудачно наклонится и уронит увесистый том с колен прямо на землю или же резкий порыв ветра заставит приподняться обложку, смачно впечатав её в и без того чуть вздернутый нос уроженки Аэдирна.
Йеннифэр едва заметно хмурится, сведя тонкие брови к переносице, что свидетельствовало о неудовольствии чародейки из-за отсутствия посуды и нежелании прерывать задумчивость, отвлекаясь на чары. И всё же несколько пасов и одна несложная формула являют миру две глубокие тарелки и по ложке на каждую даму - Йен слишком редко испытывала желание трапезничать с варварским лоском, то бишь прямо руками, сливаясь мордой лица с едой в единое целое, чтоб жирные капли виднелись потом аж на загривке. Чародейка желала приучить и Цири к тому, что столовые приборы не кикиморы - их стоит привечать не реже гребня и мыла и не косится с опаской, ожидая подвоха. Как некогда приучала Геральта к использованию ножа при употреблении мяса. Но, по всей видимости, сей навык был утерян ведьмаком безвозвратно, как и многие другие, полученные во время его долгого пребывания в Венгерберге. А Трисс не хватило ума или сноровки научить девочку чему-то более полезному, чем ежедневное обтирание волшебницы, сотрясавшей все придорожные кусты по причине похеренного амулета.
«Чудо, что она не упала с лестницы и не свернула себе шею, засмотревшись на него, куда уж там здраво мыслить и уж тем более не до чужого ребенка, когда так нещадно свербит между ног», - Йен сама не замечает, как одно отсутствие пары простейших предметов приводит к малоприятным мыслям, от которого губы поджимаются сами собой. Чародейка протягивает тарелку Цири и, встретившись с девочкой взглядом, на мгновение замирает, глядя в зеленые глаза. Нет, ни к чему Йеннифэр сейчас думать о прошлом, а дурости Трисс только на совести самой Меригольд, и распыляться в комплиментах подруге, не имея возможности бросить их ей в лицо, нет смыла, ибо скандалить, по мнению Йен, надо только лично, с чувством, с толком, с расстановкой, иначе это похоже на брачную ночь с импотентом - грустно, скучно и столько неоправдавшихся ожиданий.
— Рада, что боль отступила, скоро она совсем исчезнет, и ты вовсе о ней позабудешь. Мне немного, — протягивая свою тарелку, произносит чародейка.
Отвечать на вопрос Цири она не торопится, лишь отводит взгляд. Не то чтобы Йеннифэр нужно подобрать слова. Нет, всё дело в том, что волшебница и сама до конца не уверена в принятом решении, до сих пор находясь в раздумьях, как лучше поступить для блага львенка из Цинтры. Хотя кажется, что ответ очевиден и лежит на поверхности.
Йен принимает обратно тарелку, бессовестно ставит на книгу и неспешно помешивает содержимое ложкой – кажется, от этого на поверхности показалось не абы что, а кусок мяса.
— Я хочу, чтобы твое обучение продолжилось в Аретузе, —  наконец нарушила тишину Йеннифэр, — ты, наверное, слышала о ней хоть что-то и знаешь, что это школа магии для чародеек. Сейчас ректором является  Маргарита Ло-Антиль. И Маргарита - моя... — Йен на секунду замешкалась, не зная, как лучше охарактеризовать Риту, ведь в их отношениях была не только дружба. Но Цири всё же рассуждала по-детски категорично, а пережитые ужасы не заставляли рассмотреть в картине серые оттенки, напротив, только сгущали на полотне темные краски, изгоняя светлое прочь, — дорогая подруга, — у чародейки рос довольно чуткий утенок, и девочка могла различить иронию в тоне, каким были сказаны последние слова, однако истинного смысла понять Цири определенно точно не могла. Собственно, истинный смысл никто до нее доносить и не собирался, —  и я ей очень доверяю. Настолько, что готова положиться на неё и в отношении твоего дальнейшего обучения, и безопасности.
Причин для выбора Аретузы в качестве следующей вехи на пути Цири было множество, и скрывать их от девочки значит, оскорблять выказанное ею доверию, а также неоправданно принижать ум. Из-за возраста пепельноволосая ещё многого не знала, но глупой её не назовешь, и Йен не сомневалась, что если постарается объяснить ход собственных мыслей, то Цири всё поймет. Быть может, не согласится, но поймет.
—  Видишь ли, Храм Мелитэле открыт для всех страждущих, и никто не может гарантировать, что в один прекрасный момент люди, которые могут причинить тебе зло, не появятся на пороге храма. К тому же, если ты хочешь заниматься и дальше магией, то это следует делать в месте, приспособленном для подобного. Сейчас мы с тобой изучаем азы и делаем упор на теорию, но без практики достичь хоть каких-то высот в магии невозможно. Если я буду экранировать тебя постоянно – это не даст большого толка в учебе, а меж тем, порой самые простые заклинания у начинающих могут обернуться неожиданными последствиями. А неожиданные последствия привлекают слишком много внимания. И причиняют слишком много неудобства, — Йен сделала паузу, позволяя девочке утрамбовать сказанное в светлой головушке,— в любом случае, если ты будешь против, силой я тебя туда не потащу. 

Йеннифэр нравится искренний восторг Цири, хотя создать пару тарелок – уровень ярморочных артистов, что развлекают непритязательную публику из крестьян, для которых порой чудом является отсутствие грязи под ногтями. Но чародейка уже давно привыкла к тому, что больше всего эмоций вызывают сущие нелепицы, являющиеся осязаемыми и видимыми, нежели что-то неподвластное глазу, сколь бы трудна и кропотлива не была предваряющей сей «пустяк» работа. Йен могла с уверенностью сказать, что если возьмется за исцеление какого-нибудь барона, кряхтящего даже при попытке наклониться или почесать нос, истратив на это половину запасов снадобий и зелий, проведя неделю в долгих изысканиях и осторожных филигранных манипуляциях, то пищать от восторга сей человек при возвращении былого здоровья будет не более недели, если не меньше того, а стоит волшебнице мановением пальцев поразить легкой молнией всю стражу в зале, так мало того, что все присутствующие с большой долей вероятности обделаются от страха, так ещё и навсегда запомнят и будут сторониться, как если бы Йеннифэр воспроизвела сам Гром Альзура.
Цирилла задает вопрос, и чародейка машинально переводит на неё взгляд, поднеся ко рту ложку. Девочка вдруг забывает про еду, а на лице отражается задумчивость, как если бы мысленно Утенок вела настоящую войну. Поэтому Йен не торопится с ответом, давая Цири время подумать над тем, что её интересует помимо времени, требуемого для обучения. Чародейка дует на горячий бульон, прогоняя прочь белесую дымку.
«И если я соглашусь… Я еще увижу вас? И… и Геральта?».
Йеннифэр знает, что её взгляд меняется и может добавить ненужного беспокойства Цири, и без того лишенной покоя. Но Йен ничего не может с собой поделать, она не привыкла скрывать от окружающих собственное мнение, кое, разумеется, имелось по каждому вопросу. Её навыки по части умения спрятать за маской вежливого интереса любую эмоцию куда дальше от идеала, чем волшебнице хотелось, чем она сама их оценивала. Тиссая де Врие была примером для подражания во многих аспектах, в том числе и в хладнокровном спокойствие, уподоблявшем её мраморной статуе, лишенной эмоций, однако для Йеннифэр натягивать маску, пытаясь сравниться с лицедеями, все равно что натягивать нынешние платья на прошлую себя. Но Цири с вечно растрепанной челкой, взъерошенная как самый настоящий утенок, с подрагивающими губами смотрит на чародейку, и во взгляде таких прекрасных зеленых глаз отражается боль, страх и сомнения. Йеннифэр чувствует, что не может растянуть плотно сжатые губы в добродушной улыбке, а мстительный огонь с фиолетовыми всполохами не превратится в веселые искорки. Но волшебнице не хочется, чтобы Цири подумала, что стала виной резко сменившегося женского настроения. Наверняка, девочка уже давно знала, что само существование Геральта – тема не запретная, но малоприятная, и сознательно этого избегала в присутствии Йен. Быть может, об этом обмолвилась Нэннеке, быть может, Цири сама догадалась, а может, даже подслушала очередной разговор между двумя наставницами, навострившись подкрадываться тихо, как настоящая кошка. Каков бы ни был источник знаний, смириться в данном случае следовало Йеннифэр, но никак не Цирилле, потому что Геральт был для неё не просто спасителем, забравшим девочку от Йурги, и не сухим и емким словом «Предназначение», не отражавшим и толики того, происходило между этими двумя. Перед такой связью можно было только отступить, покорно склонив голову. А привязываясь к Цири сильнее с каждым днем, Йеннифэр не хотела её огорчать, но лишь оберегать и защищать, пряча за своей спиной. Даже от себя самой.
Чародейка так и опускает ложку обратно, отводит взгляд, смотрит куда-то в сторону, заставляя взор аметистовых глаз смягчиться. Напоминает себе мысленно о том, как Цири относится к ведьмаку. Делает глубокий вдох, концентрируясь на колыхающихся от мягкого дуновения ветра травинках, на солнечных лучах, добавляющих в предсумеречный час в яркую зелень оранжеватые оттенки. Перестает кривить губы – линия вновь становится плавной.
- Что является преимуществом и вместе с тем недостатком Аретузы, - медленно начинает Йеннифэр, вновь обратив всё внимание к Цири, – посторонним туда вход воспрещен. И при обучении довольно жестки требования к дисциплине, не подразумевающей регулярные прогулки за пределами академии. На острове есть замок, куда прибывают те, кто желает встретиться с ученицами. Никто не запретит тебе видеться там с Геральтом, если… Вернее, когда он приедет тебя навестить.
«Но за пределы Локсии его никто не выпустит. А если прознают о пристрастиях, то и вовсе выгонят с острова, наверняка, попутно возмущаясь о том, как таких неприличных существ земля носит. Возможно, так вскроется, что строгие правила и высокий забор – последствия другого такого же неуемного аппетита в отношении чародеек».
- Я сама хотела бы остаться в Аретузе, приглядывая за тобой. Полагаю, мне это позволят. Быть может, даже разрешат стать одним из профессоров. Хотя, послушав Нэннеке, следует сделать вывод, что вколачивать юным дарованиям знания – совершенно не моя стезя, - последнее Йен уже сказала с привычной усмешкой, - обучение магии занимает долгое время. Но если тебе не понравится и ты пожелаешь покинуть школу, неволить тебя там никто не будет. 
Похлебка совсем остыла. Но тем лучше - не нужно больше дуть, боясь обжечь язык.

Отредактировано Yennefer of Vengerberg (2020-12-08 11:35:09)

На лице Йеннифэр появилась весьма красноречивая гримаса, дававшая ответ на вопрос о том, можно ли выходить за пределы Аретузы – во времена Тиссаи де Врие о таком даже грешно было думать, не то что спрашивать. На счастье Цири, Рита отнюдь не бывшая ректоресса, образом которой можно пугать не хуже страховидл с гравюр ведьмачьих учебников. С Ритой можно было договориться, по крайней мере, Йен могла. И была уверена, что сделает это, ведь хорошую учебу нужно чем-то поощрять. Однако, зная норовистый характер Цири, сначала следовало думать не о поощрениях.
Голос девочки меняется, Йеннифэр искоса поглядывает на княжну, но та лишь опускает голову, и пепельные волосы скрывают лицо подопечной. Йен поджимает губы – чародейка предпочитала лишний раз не читать мысли Цири, потому что та не нарушает их договоренности о честности, искренности и открытости. Но на сей раз женщина видит необходимость заглянуть глубже высказанных вслух сомнений и страхов, чтобы понять, что разговор уже не повернет к обсуждению бабочек и цветочков.
«Как я хочу, чтобы твои кошмары, Утенок, были подобны моим – обычным отражением пережитых ужасов войны. Но с тобой всё гораздо сложнее». Они с Цири не обсуждали во всех подробностях тему, не без причин заботившую всех вокруг. Потому что Йеннифэр и сама до конца не была уверена, что нащупала нужную нить, которая выведет к истине. Что-то Йен почерпнула из писем Геральта, на что-то указала Трисс, что-то сумела описать Нэннеке, а что-то волшебнице пришлось выискивать и уяснять самой, дабы не полагаться лишь на чужие слова. И несколько недель назад Йеннифэр постепенно начала давать девочке силу и обучать азам магии, и Цири всё это время крепко спала. Только вот несколько недель – совсем не показатель, ведь и в Каэр Морхене были перерывы от кошмаров. Поэтому Йен понимала страх девочки, поэтому сама по ночам, просыпаясь, вслушивалась в мерное дыхание подопечной, покуда ждала, когда отступят кошмары – её собственные, сотканные из воспоминаний о крови, криках, обезображенных трупах, и самый страшный о бесконечной пелене из темноты.
В тарелке убавилось несколько ложек, но Йеннифэр отставляет похлебку на землю, туда же кладет книгу. Шуршит тяжелая плотная ткань подола, чародейка поднимается с места, делает несколько шагов, обходя вытянутые девичьи ноги. Йен садится по правую руку от Цири, кладет ладонь ей на левое плечо и притягивает к себе.
- Только в балладах храбрые рыцари просят силу и испытания, но в действительности ни один здравомыслящий человек не станет искать на свою голову проблем. Никто не выбирает, с чем прийти в этот мир, Утенок. Ты не просила, но родилась с большой силой внутри себя. В тебе говорит магия, которую тебе нужно обуздать и научиться контролировать, за этим я здесь. Помнишь нашу первую встречу, Утенок? Когда ты смотрела на меня волком, небось подражая своим любимым ведьмакам. Тогда я назвала тебя кошкой, которую нужно встряхнуть за шкирку и которой надобно подпилить коготки. Помнишь, что я ещё тогда сказала? Что я не обучаю абы кого.
В тоне чародейки, ставшим привычно звонким и хлестким, ироничным, слышалась насмешка – Йен с улыбкой вспоминала первые дни укрощения строптивой княжны. Дело ведь дошло до парализующего заклинания. Хорошо, что Нэннеке этого не видела.
Йеннифэр мягко, но настойчиво, придерживая точеный девичий подбородок, заставила Цири посмотреть на неё - не так бесцеремонно, как сделала чародейка в тот день, не стесняясь первосвященницы. Йен вспоминает свой первый разговор с новой наставницей, с Тиссаей де Врие, тогда, будучи воспитанницей, она тоже плакала и страдала, но в отличие от Цири не из-за смерти других, а из-за неудавшейся собственной.
- Я редко говорю о ком-то приятные вещи, кто-то считает, что я этого вовсе не умею и скорее откушу себе язык. Поэтому слушай внимательно, ибо это может быть первым и последним разом, когда Йеннифэр из Венгерберга не говорит гадости. Знаешь, почему послушницы вечно насмехаются и поддевают тебя? Потому что интуитивно чувствуют, кто ты есть, боятся и завидуют, но мозгов у них, что у кур и цесарок, которых вы кормите по утрам, так что на большее твои подруги не способны. Но даже они нутром понимают, что ты не дочь кметки. А ты, кажется, посмела забыть, Цирилла, кто ты есть, - тон волшебницы стал строже, как если бы Йеннифэр взялась за новую лекцию, суть которой желала навсегда уложить в светлой голове, хоть голова эта и не была в этом заинтересована.
- Не мне напоминать тебе о твоей родословной, о бабушке. Не думаю, что она хотела видеть тебя такой. Неужели ведьмаки научили тебя плакать? Надобно сказать Весемиру, что теперь он – матрона из пансиона благородных и слезливых девиц. Запомни, Цирилла, чародейки не плачут, они гордо вздымают голову и расправляют плечи, сталкиваясь с опасностью и страхом. Если всё ещё хочешь быть чародейкой и продолжить учиться у меня, то хорошенько это запомни. И пообещай, что с этой минуты не забудешь, кто ты, не забудешь о своем Предназначении. Чти память Львицы из Цинтры достойным поведением. Будь сильной, пусть они гордятся тобой, Калантэ и… Геральт, - его имя звучит как будто неестественно, становясь не уверенной точкой, а маленькой кляксой. Но Йеннифэр знала, что имя ведьмака может сотворить с Цири чудо, и не позволила измениться голосу, она говорила быстро, отрывисто, с вызовом, отчасти даже холодно, чтобы разжечь искру, злость – Йен по себе судила, и суждения эти приводили к выводу, что гнев и ярость порой прекрасно иссушивают слезы и дают сил. Маленькая княжна много испытала и пережила, но чародейка не хочет, чтобы вечная жалость к себе самой и окружения сделали из Цири жертву. Страхи нужно гнать прочь, чтобы не упасть на колени, как Трисс на Содденском холме, когда придет час нужды. Если бы Йен верила в богов, то помолилась за это. Она не хотела оставлять девочку одну. И знала, что Геральт не оставит свою Неожиданность. Но Цири должна быть сильной, как бы окружающим её людям не хотелось продлить скоротечный период детства, знатно испорченного резней в Цинтре и последующими скитаниями. Как бы девочку не пытались скрыть любящие её люди от жестокости мира и бесконечного зла.
Но даже самая крепкая крепостная стена может в один миг рухнуть, и поэтому Цири должна быть готова – действовать, а не плакать.
Йеннифэр сделает всё, чтобы уберечь девочку.
Но пророчества Цири не дают чародейке покоя.
Йен опустила правую руку, не заставляя боле княжну смотреть ей в глаза. На мгновение женский взгляд смягчается, приглушается фиолетовое пламя. Йеннифэр крепче прижимает к себе Цири, касается губами её виска, скрытого взъерошенными пепельными волосами.
Сила ведь не только в том, чтобы не плакать. Порой она проявляется иначе. В пресловутой сердечности, заботе, прощении. И Нэннеке не устает это доказывать каждый день.
- Плачь сейчас, если чувствуешь, что оно рвется наружу. Выплачься, пока здесь только ты и я. Сегодня это не будет постыдно, но пусть это будет в последний раз. Ибо нет ничего хуже рыдающей чародейки. Особенно если эта чародейка, взращена ведьмаками, - Йеннифэр говорит это тихо, почти шепотом, и храмовый сад словно сужается до просторной гостевой комнаты, занимаемой отныне волшебницей и её подопечной, где им никто не может помешать. Последние слова должны были смягчить прочее сказанное, но Йен не тешила себя надеждой, что этой действительно произойдет.
Слова о гордости, о почтении к Калантэ, к Геральту должны были стать кирпичиком в стене, которую Цири нужно возвести исключительно своими усилиями. Но бросать кирпич в болото – глупо, он потонет, медленно увязнув в трясине и не отправив на мутноватую поверхность и пузырька. Душевные раны могут мучить бесконечно долго, но у всех них нет на это времени. Цири пора перестать плакать и бояться – пора подняться, отряхнуться и начать бороться.

«Ох, Утенок, если бы ты чаще чистила уши и мазала лапки мазью, то руки не были шершавыми, а мои слова долетали в первозданном виде, а не оседали меж залежей серы, доходя до мозга в измененном виде. Разве ж я говорила о том, что следует объявлять о своем происхождении всем и каждому?».
- Помнить можно и молча, Цири, - чародейка говорила спокойно, но все же чувствовался легкий упрек в голосе. Йеннифэр могла сказать более хлестко, жестко - к сожалению, она это хорошо умела. Но ей не хотелось намеренно задевать княжну, по крайней мере, сейчас. Потому что Йен казалось, что она понимает и разделяет чувства Цири, в свое время у маленькой девочки Янки тоже не было никого и ничего. Да, Йеннифэр не знала до Аретузы манер, шелковых платочков, духов и прочего, что сопутствует существованию сколько-нибудь знатной особы, да, родители и другие родственнички не расстались с жизнью при трагичных обстоятельствах, но они без видимых зазрений совести и с облегчением бросили горбунью в руки судьбы, и это в глазах тогда ещё адептки было многим хуже – она и сама не знала, сколько раз думала о том, что лучше б им всем было умереть. Но они жили и здравствовали, а умереть попыталась она сама. Ни друзей, ни родных, ни надежд, ни идеалов, ради которых можно было бы жить, ни одного светлого воспоминания – так было у Йеннифэр. А что есть сейчас у Цири? Ночные кошмары, блуждающее по тракту Предназначение, потерянное княжество, преследователи, страх перед неизвестным будущим, а у родных даже нет могил, чтобы почтить их память. В свое время Тиссая показала подопечной, что та напрасно сокрушалась о собственном одиночестве и бессилии – невозможно быть одинокой и слабой, когда Сила внутри тебя. Так Янка стала чародейкой, которая выдюжит все испытания сама, которая знает, что никогда не была и не останется впредь одна, ведь это невозможно, Сила в отличие от людей ни от кого не отказывается и не бросает.
Видимо, настал черед Йеннифэр показать другой брошенной девочке, что она не одна.
Только хочется, чтобы Цири не уподобилась чародейке, найдя спасение в одной лишь Силе. Йен считает, что их судьбы отчасти похожи, но Цирилла представляется ей куда более совершенной и правильной, не отравленной злостью и обидой настолько, чтоб перестать видеть в окружающем мире крупицы хорошего и доброго. Двух Йеннифэр этот континент не вынесет, и чародейка в тайне желает, чтоб Цири не растеряла имеющихся у неё качеств: сострадания, милосердия, справедливости.
Когда девочка заплакала, чародейка не стала утешать, что-то нашептывая, - обняла уже обеими руками и прижала к себе крепче, позволяя марать дорогой шелк, позволяя не мелочиться и не сдерживаться, отбрасывая прочь все горести и страхи. А сама смотрела куда-то перед собой.

Всхлипы затихают, Йеннифэр замечает это спустя мгновение и тут же ослабляет хватку, позволяя Цири отстраниться, но рук с девичьих плеч не убирает. Опускает взгляд, и светловолосая макушка сменяется покрасневшим личиком с опухшим носом, глаза выглядят болезненно из-за тонкой красной сети сосудов, а на левой щеке блестят остатки слез. Йен на краткий миг поджимает губы, думает, что начаровать кадку с холодной водой недурная мысль, но отвлекается.
Аккуратно правой рукой поправляет челку Цири, приглаживает растрепавшиеся волосы, осторожно заправляет выбившуюся прядку за ухо.
- А ты так хочешь? - Вопрос не нуждался в ответе, потому что Йеннифэр уже знала, что на сегодня с занятиями, касающимися магии, определенно покончено.
- Мы обе сегодня изрядно притомились, а в таком состоянии ничему дельному не научишься. Можем размять косточки и побегать, но если честно, я бы сейчас с большим удовольствием съела что-нибудь помимо храмовой стряпни, что-нибудь сладкое, кремовое и ужасно вредное для фигуры. В Элландере же должен быть пристойный кондитер? Надо отправить туда Ярре, если эта принцесса не покинула свою башню, - в руках в чародейки появляется платок, вопреки законам жанра не обладающий рюшами по кайме и вышивкой, а обыкновенный настолько, что какая-нибудь благовоспитанная леди приняла бы его за белую тряпочку прислуги. Зато большой, в самый раз для избытка чувств. Женщина протянула платок Цири, дабы упредить использование рукавов.- Надо будет подарить ему такой же, ему явно пригодится, иначе не ровен час и писарь действительно поскользнется на собственной слюне, которая стекает у него по подбородку всякий раз, как ты проходишь мимо него. Нэннеке явно очень опечалится, если такое случится, а воспитание и совесть определенно точно велят нам делать всё возможное, чтобы не расстраивать премилых и добрых дам, как госпожа Нэннеке. Например, лишний раз не крутить хвостом и не распускать перышки, да, Утенок? - Йеннифэр не откладывала разговор на тему нежных чувств, едва в глаза бросился яркий румянец мальчишки, но памятуя о слабостях юности, кои редко кто в конечном итоге перерастает, не уставала напоминать Цири об осторожности. И подтрунивать тоже не переставала.
- Хороший вечер для разговоров, - вдруг проговорила Йеннифэр после паузы, и в общем-то даже не лукавила, хотя в большей степени желала дать Цири повод утолить свойственное девочке любопытство. Йен сама страдала от сего недуга, и прекрасно знала, как тяжело жить, когда свербит неудовлетворенная любознательность. А у княжны всегда были в запасе вопросы, в любое время дня и ночи. – Так что если желаешь, то спрашивай о чем угодно... хотя нет, только не о девичестве.
Йеннифэр усмехается. О великая Сила, послушницы, когда несли чушь, даже не представляли, как сильно могут задеть подружку словами. Йен, конечно, постаралась разрушить озвученные подопечными Нэннеке сказки, но кажется, так успеха в полной мере и не добилась - у Цири всё ещё оставались сомнения по поводу того, что именно мешает овладеть магией с полтычка: девичество или недостаток усердия.

Отредактировано Yennefer of Vengerberg (2021-01-04 16:15:59)

- Я выглядела куда хуже, если тебе это поможет, - кратко, чуть резко отвечает на вопрос Цири чародейка, и тон дает ясно понять, что едва ли Йеннифэр готова беззаботно делиться подробностями. Но раздражение в голосе обращено только лишь к самой женщине, Йен и не подумала, что девочка может принять и это на свой счет. Всего лишь предположение, но Йеннифэр уверена в сказанном, потому что считает, что права как никогда. Да, она не видела себя со стороны, а Тиссая не позволила смениться бесстрастному выражению на лице и взгляду, выдававшему разве что легкую заинтересованность. Но вопреки желанию волшебница слишком хорошо помнила себя до изменений, чтобы не иметь возможность представить сию живописную картину. Йеннифэр не жалеет о сделанном, ведь это привело её под опеку Тиссаи, но всё ещё стыд протягивает к чародейке лапы всякий раз, стоит ей подумать о том, что кто-то стал свидетелем её слабости и весьма нелицеприятного проявления этой самой слабости.
Тряхнула головой, как будто в самом буквальном смысле желала вытряхнуть неприятные мысли, но лишь привела в движение буйную копну волос – иссиня-черные локоны скрыли обтянутые темным шелком с белым шитьем плечи.

Возмущение во взгляде зеленых глаз веселит – Йеннифэр не сумела сдержать усмешку, глядя на то, как ярится маленький львенок. Проклятая чародейская натура, хлебом не корми, дай взбесить честных и порядочных личностей, особенно по пустяковым поводам. Ярре, конечно, был единственным представителем противоположного пола, с коим Цирилле было дозволено обменяться не только взглядом, однако его внешность, откровенно непривлекательная для избалованных вниманием и обществом породистой аристократии, блюдущей внешний вид, не делала писаря первым парнем на деревне. Да, в деревне один дом, но это был ровно тот случай, когда лучше завести кота и уйти в лес, чем пользоваться благосклонностью единственного мужика. Йеннифэр бывала в Цинтре и достаточно времени провела на Островах, чтобы составить мнение о том, кто считался достойным внимания дамы в тех краях, и Цири едва ли могла проигнорировать или позабыть общепринятые каноны. Сказать, что Ярре был далек от образа прекрасного воина в представлении цинтрийцев и островитян, - это нещадно польстить, назвав осла боевым конем. Словом, Йен не слишком-то сомневалась, что писарю останется восхищаться её подопечной издали. Однако это не повод бередить его душу и воображение легкой походкой и кокетливым наклоном головы. Да, это приятно и хорошо действует для женского самочувствия, а ещё довольно весело вот так дразнить кого-то, и чародейке ли читать нотации об этом, но если превратить сие в обыденность, то можно стать обыкновенной вертихвосткой, а это совсем не идет к образу уважающей себя и уважаемой другими чародейки. Или ведьмачки, если девушке ещё пока ближе это.
«Ещё б ты ему что-то обещала, я б каждого прямо во дворе выпорола, собрав зрителей. Нэннеке может говорить, что Мелитэле не возражает против подобного, но мне всё равно», - убирая руки с плеч Цири, подумала Йеннифэр.
- Ну, тогда он может купить всё, а что не понравится, мы отдадим подопечным госпожи Нэннеке, - ответила чародейка, будто и не заметила умоляющего выражения на личике юной княжны. Но в действительности эти слова должны были выдать истинные мысли девочки. И Йен этого дождалась, и оттого вскинула левую бровь, с некоторой укоризной посмотрев на Цири.  – Цири, мы договорились говорить обо всем прямо, если ты хочешь прогуляться, то так и скажи.
Это был не вопрос и не сказать, что предложение к откровенности, скорее констатация факта. Храм Мелитэле был, безусловном, в определенном смысле хорош, но ни одно место не может в один момент не опостылеть до одури.
Йеннифэр вытянула ноги, напрягла мышцы, потягиваясь, и на мгновение запрокинула голову назад. Чародейка смотрела вверх, прищурив фиалковый глаз, а наверху было высокое синие небо, по которому неспешно ползли огромные белые облака. Йен думала о том, как прекрасно наслаждаться небом, и о том, насколько тоскливо вечно сидеть на одном месте, насколько страшно должно быть выпускать Цири за пределы храма. Княжна Цирилла слишком давно пропала у всех из виду и, кажется, даже считалась погибшей. Любой, кто ожидал найти её у Геральта, наверняка, давно добрался бы и до Нэннеке. Да, Элландер не захолустье, но кого только не было в храме за эти месяцы, сколько людей бросали взгляд на очередную послушницу матери-настоятельницы? Боязнь собственной тени или оправданная осторожность?
Йеннифэр в этих краях знали мало, а у Лютика не настолько длинный язык, как он мнит, чтобы и здесь уже давно распевали в каждой корчме его бредни, именуемые балладами. Что же, они и без того принимают все меры предосторожности, если этого мало, то встреча с врагами – вопрос времени.
«Да и к чему же пренебрегать силой Предназначения», - отчасти иронично, отчасти печально довершила чародейка. И всё же она не для того, заставила Цири снять даже честно выигранное колечко, не затем лишила и себя того, что может выдать психовидению.
- Нет, Утенок, я не хочу, чтобы мы покидали храм и попадались кому-то на глаза средь бело дня. Предосторожность может быть недостаточной, но слишком уж редко бывает лишней. Но мы можем выехать за ворота не в город, а за пределы его, конная прогулка развеет тоску. И быть может,  поучу сегодня искать интерсекции, если у тебя остались силы.

Отредактировано Yennefer of Vengerberg (2021-02-03 17:31:36)

Видит Сила, Йеннифэр надоел храм в Элландере не меньше, чем Цири, и поскольку девочка была куда более непоседлива и нетерпима даже на фоне наставницы, можно было легко догадаться, насколько неприятно было княжне сидеть на одном месте. Но храм и защита Нэннеке были куда лучше того, что уже отведала Цири, однозначно лучше Каэр Морхена, хотя юная ведьмачка и не согласится с этим. Йеннифэр помнила древнюю твердыню, где из достопримечательностей одна-единственная кровать, коморка, забитая доверху невесть какой утварью Весемира, половина которой, наверное, старше самой чародейки, да четыре дурачка разной степени придури, коих по двору гоняет старый учитель, когда те налакаются самогона. Каэр Морхен - замок, где холодные ветра завывают куда чаще, чем волки, а из развлечений: приходы от тайных ведьмачьих грибочков да получение синяков на тренажерах. И после этого кто-то удивляется тому, что Геральт возвращался к Йеннифэр? И после этого ещё кто-то мог назвать Каэр Морхен – отличным местом, где можно воспитывать девочку, пусть и такую, что сущий дьяволенок, дающий фору мальчишкам. Нет, не отдаст чародейка Цири обратно ведьмакам, могут хоть упасть на дороге и драматично объявить, что только через их труп цинтрийскую княжну увезут дальше Храма Мелитэле – Йеннифэр перешагнет через них, обдав лицо подолом платья, и им очень повезет, если совершенно случайно, исключительно из-за собственной неловкости не съездит каблуком кому-нибудь по носу. Видит Сила, некоторым Йен припечатала бы туфлей по морде с большим удовольствием.
Цири бунтует, но чародейка игнорирует недовольство девочки. Раньше разразилась бы проповедью, но сейчас, смягчившись и привязавшись к Неожиданности, молча пропускает капризы мимо ушей, словно их и не было. Цири пора привыкать держать в узде желания, будь то мелкие позывы пустого желудка или стремление увидеть что-то помимо храмового сада. К сожалению, их самовольное заточение среди послушниц, монахинь и жриц – необходимость, с необходимостью требуется мириться, ровно как с дождем и солнцем, ибо необходимость существует и будет существовать помимо их воли, их дело – приспособиться с меньшими потерями или бездумно взбрыкивать, получая шишки. Йеннифэр не была образцом благоразумия, но когда отвечаешь лишь за свою голову, легче творить безумства и соглашаться на авантюры, однако сейчас Йен отвечала за девочку и не хотела, чтобы с Цири сделалось что-то дурное. Благоразумие – не выдающаяся черта чародейки, но ради своей маленькой княжны Йеннифэр готова дуть на воду, даже не обжегшись на молоке.
- Куда это ты навострилась, как горная коза? – Йен не злится, но в голосе отчетливо слышны строгие нотки. Немного осадить и приструнить Цири, хотя улучшение настроения девочки заставляет волшебницу сдержать улыбку. – Отнеси всё обратно на кухню, а уж потом будешь седлать лошадей. Но прежде умойся. Или ты забыла, о чем мы договорились? – последнее прозвучало и того строже, но лишь за тем, чтобы напомнить об уговоре: выплакаться надо было сразу и зараз, а потом не подавать виду, что знаешь, что такое слезы. Даже в обществе каких-то послушниц.
- Через полчаса жду тебя у южных ворот с конями, ведьмачка, - усмехнувшись, произнесла Йеннифэр, поднимаясь с земли. Провела несколько раз рукой по подолу, оттряхивая пыль от сухой земли и несколько травинок. – Не опаздывай, а то я поеду верхом, а ты побежишь следом. Посмотрим, чему научили тебя на Мучильне.

В условленное время Йеннифэр, облаченная в одежды для езды ждала Цири у ворот, больше напоминающих тайную калитку, спрятанную от чужих глаз. На их счастье, Элландер расширялся, но храм неизменно оставался окраиной, позволяя лесу (скорее даже лесочку) примыкать с южной стороны. Если кто и покушался на храмовые земли, то Нэннеке, за что ей честь и хвала, быстро отваживала желающих.
Йен менее ловко, чем её подопечная, устроилась в седле и, тронув вороного коня пятками, направила за ворота храма по узкой дорожке, протоптанной жрицами и послушницами, ходившими в лес и поля за какими-то травами, выращивать которые в специальной теплице не было нужды. Вскоре дорожка расширилась, выведя путниц на поле, встретившее зарослями самой обыкновенной травы, нераспаханное, поскольку отдыхал после прошлогодних работ. Йеннифэр чуть придержала вороного, позволяя Цири поравняться с нею.
- Расскажи мне об Островах, ты ведь часто бывала там?
Чародейка вновь задала вопрос о прошлом. Долгое время Йен не касалась жизни девочки, как если бы та её совсем не интересовала, обходилась скупыми уточнениями о том, что именно происходило в Каэр Морхене и каково состояние здоровья. Но в последние недели Йеннифэр задавала хотя бы несколько вопросов, преодолевая нежелание Цири вспоминать прошлое. Не из праздного любопытства – Йен хотела воссоздать картину целиком.

Отредактировано Yennefer of Vengerberg (2021-03-27 16:06:33)

Йеннифэр давно не была на островах, но хорошо помнила время, проведенное там - запах соленых вод и рыбы, сильные ветра и вечная влажность, от которой темные кудри вились лишь сильнее да нещадно пушились, так что на расчёсывание можно было потратить добрых три часа. Погода редко баловала, но люди на Скеллиге были прямолинейны и открыты, хоть и поглядывали на чужаков недобро, но никого не гнали и преимущественно беззлобно обещали выкинуть в море на корм рыбам - Йен не было дела до их доверия, её устраивала их искренность и практичный подход к делам. Раздражал только Мышовур, но с друидом чародейка предпочитала не пересекаться, не придя к согласию в первую же встречу.
«Дядя Крах», - повторила про себя Йеннифэр, сдержав усмешку. Когда волшебница видела Ярла в последний раз он мало походил на того, кого можно звать дядей или, упасите морские боги, дядюшкой. Йен постаралась представить, как высокий бородатый мужчина, который может крушить черепа не то что топором или голыми руками, а взглядом, сюсюкается со сворой ребятишек, разделяя с ними их веселье и забавы. Дааа, картина выходила презабавная, хотела бы Йеннифэр на это посмотреть.
«Хьялмар... Вроде бы именно так звали его сына. Кажется, Крах обзавелся наследником еще до того самого пира в Цинтре, значит, мальчик чуть старше Цири», - чародейка искоса глянула на подопечную, чьи порозовевшие щеки выдавали, что именно нравилось девочке во время посещения родни бабушкиного мужа.
«Неудивительно», - хмыкнула Йеннифэр, подведя итог. Если Хьяллмар пошел в породу Крахов, то действительно неудивительно, почему не сумел простить проигрыш и почему княжна смущенно отвела взгляд на мгновение. С точки зрения брака вполне удачная партия, что не удалось провернуть с дочерью, то хорошо устраивалось с внучкой - Йеннифэр мало интересовалась внутренними делами Цинтры, но не без Геральта узнала о соперничестве Калантэ и аристократии, из-за ультиматума которой пришлось подыскать Паветте такого мужа, что не попирал бы авторитет королевы-матери, вкусившей удовольствие единоличного правления. В дело вмешалось Предназначение, но к сожалению, Дани и Паветта недолго наслаждались счастьем.
«Кажется, счастье не предусмотрено для тех, кого связывают узы Предназначения... Или магии», - последнее чародейка добавила с сожалением, на миг поникнув. Мысли о неповторимых островах и ещё более неповторимом Крахе ан Крайте вдруг привели к знаменитой помолвке и не менее знаменитому Предназначению.
И как только Геральт умудрился после увиденного воспользоваться правом Неожиданности? В его года пора привыкнуть к тому, что у жизни куда более скверное чувство юмора, чем у отдельновзятого беловолосого ведьмака. Впрочем, тупого упрямства Белому волку не занимать.
Йен вновь посмотрела на Цири, задержала взгляд фиалковых глаз, наблюдая за тем, как девочка умело и с достоинством держится в седле, как легкий ветерок треплет пепельные пряди, а зеленый глаз щурится, стоит солнечному лучу выглянуть в просвет меж облаков. Нет, пусть остается так. Если бы не дурное чувство юмора Геральта, где бы они были сейчас? Бесцельно шатались по миру. Йеннифэр не жалеет, что променяла привычную жизнь на эту шкодливую девчонку. Йен чувствует себя на своем месте, пусть Нэннеке и не согласится с утверждением, что из чародейки вышла добрая и сердечная наставница.
Йеннифэр мотнула головой, словно вытряхивала неуместные рассуждения, но лишь разметала по плечам темные локоны. Выпустила из правой руки поводья и откинула со щеки прядь.
- И сильно он тебе нравился? - не скрывая ухмылки, самую толику насмешливой, спрашивает наконец Йен. - А у вас с Хьялмаром не было помолвки?
Истории о встрече Геральта со своей неожиданностью в Брокилоне волшебница не знала, как и того, как именно Цири оказалась в обители дриад. И почему-то искренне уверовала в то, что такой союз, быть может, не совсем политически оправдан, но был бы весьма и весьма неплох. Пусть и ненадолго, ведь юношеские влюбленности редко длятся больше нескольких лет. Скучно бы такой парочке точно не было - лишь бы не как у Йен с Геральтом, вот такого юной ведьмачке точно не нужно. Застенчивый и заботливый вроде Ярре мог бы отогнать тоску и отогреть, но чародейка поставит новенькие бриллиантовые сережки на то, что от подобного ухажера Цири сбежит не далее, чем через месяц, заперев его в кладовке, чтоб не мычал замечаниями, что княжна недостаточно тепло оделась и припасов на дорогу взяла.
- Если Хьялмар пошел в своего отца, думаю, он был бы хорошим мужем тебе.
Цири, наверное, сейчас демонстративно скривится и скажет что-то о том, что ведьмачкам ни к чему мужья. Единственное, что из супружеской жизни интересовало утенка - лишение девичества, и то не столько как процесс ради процесса, а как устранение препятствия для работы с Силой и творение заклинаний. Йен лукаво улыбнулась, глянув на подопечную.